Как это будет

— Это и беда. За введение новых членов в кабинет обычно ратуют политические группировки. Если их не ввести, то за пределами кабинета эти люди будут сильно вредить правительству. Но будучи введенными и не имея значительных постов, новые члены чрезмерно активничают, с ними приходится постоянно советоваться, на что уходит лишнее время. К тому же о секретности приходится забыть: внедренцы постоянно передают за пределы кабинета обо всех важных, хоть и секретных решениях. Если же число членов кабинета переваливает через 20, то срабатывает закон Гегеля о переходе количества в качество….

— Это как?

— Пять полезных членов собираются келейно и решают все важные дела. Проведение общих заседаний становится пустой тратой времени. Зато внешние группировки довольны: практически у каждой есть свой представитель в правительстве. В такой ситуации число министров может вырасти до 40 и даже более, но толку от них все меньше и меньше.

— Очень интересный господин этот мистер Паркинсон. Никаких ссылок на его публикации ваш преподаватель не давал?

— Нет, только устные.

— Ничего, я попрошу своих аналитиков порыться в английских источниках, и они его разыщут.

— Ой! Я забыл сказать еще о дополнительном законе Паркинсона, который гласит: — Если у Вас случилась неприятность и причины ее не устранены, то она обязательно повторится.

— А это куда приложить? — задумался президент.

— К тому самому плану Шлиффена, — прямо сказал Сергей. — Это будет всем неприятностям неприятность!

Глава двадцать первая Опять учеба

Подготовительные курсы для желающих поступить в Парижский университет были организованы в здании Сорбонны — видимо, для того чтобы абитуриенты прониклись трепетом к наукам. Конечно, они проходили в вечернее время, по 3 часа: днем эти аудитории были наполнены студентами. Но что это были за аудитории! Сплошь обрамленные деревянными резными панелями темно-коричневого цвета, накрытые потолками с красочными средневековыми панно, с амфитеатром из лавок и столов для студентов и массивной резной кафедрой для преподавателя — классика! А беломраморные лестницы меж этажами, обсаженные то тут, то там обнаженными девушками (в мраморе, увы!), а высоченные коридоры с овальными картинами из истории Сорбонны, а церковь святой Урсулы прямо внутри?

Абитуриентов, естественно, разделили по факультетам, молодые преподы которых и стали ездить им по ушам. На филологическом факультете начали с проверки знаний иностранных языков (английского и по желанию немецкого, испанского или итальянского), французской грамматики, французской и мировой литературы, истории и, конечно, философии. Через пару занятий уровень каждого из 18 учеников стал преподавателям понятен, и они приступили к целенаправленному повышению их знаний — благо, что большого разнобоя в подготовке 11 парней и 6 девушек выявлено не было. За исключением великовозрастного Сержа Костена.

На него преподы не уставали дивиться: по многим предметам он был на две головы «выше» прочих, но в грамматике постоянно сбивался, говорил с акцентом, а его словарный запас оказался уморителен: с легкостью разговаривая на темы политики, культуры, спорта и науки, он часто путался в бытовой речи, а тем более в парижском сленге. Трудности возникли и с философами, о многих из которых он не знал или только отдаленно слышал.

— Вижу, мсье Костен, — сказала, тонко улыбаясь, молодая и привлекательная преподавательница французской грамматики и языка Жанна дю Плесси, — что без дополнительных индивидуальных занятий с Вами мне не обойтись!

— Индивидуальных? То есть на них будем только Вы и я? — подначил женщину Серж. — А где будут проходить эти занятия?

— В этих же мрачных стенах, мсье. И если Вы думаете, что на таких занятиях найдется место нежностям, то я Вас разочарую: за каждый час я буду брать по 10 франков и каждый франк пойдет на усвоение Вами лексики обыкновенных парижан.

— У этих парижан в ходу вообще-то и обсценная лексика, мадам….

— Эту лексику Вы изучите самостоятельно. И я пока еще нахожусь в статусе «мадмуазель».

— Опасно! Очень опасно, мадмуазель. Я ведь тоже пока в статусе «амант» (любовник).

— Ваш статус правильнее называть «конкубин»: мне отлично известно, что вы сожительствуете с Анжеликой Бертье. Я заглядываю в журналы мод.

Рассеивать невежество Сержа Костена в философских вопросах взялся лысоватый и едкий Симон Нуаре, 33 лет.

— Мон Дью! — поражался он. — В этом вашем МГУ кроме Демокрита и Платона совсем похерили изначальных философов? Вы хоть знаете, кто считается ее основателем?

— Конфуций? — нарочно выпендрился Сергей.

— Вот так выбор! Но Вы про него что-то знаете?

Вот именно о Конфуции Костин знал, потому что год назад писал о нем курсовую работу. Но, верный избранному стилю, он вознес очи горе и заговорил с запинками: