Как если бы я спятил

Вероятно, мне просто следует развернуться и уйти. Или согласиться и нарисовать цветок, но вместо этого я подхожу к рабочему столу Изабель. Я беру со стола бумеранг-открытку и приклеиваю ее к белому холсту. «Спасибо, до свидания!», гласит открытка.

— Что это значит? Это искусство? — спрашиваю я Изабель, которая думает, что мы с ней играем в какую-то игру.

— Да, думаю, да. Подожди-ка. Ага, понимаю. Этой открытке не место на этом холсте, к тому же она кривовато приклеена. Значит, это ошибка. Спасибо, до свидания! Верно?

— Верно! Как угодно! — я беру черный маркер и рисую на открытке жирный черный крест.

— А сейчас? Как ты думаешь, что это значит?

— А! Сейчас это опять превратилось во что-то другое. Здорово! Дай-ка подумать…

— Нет, стоп. Достаточно. Так можно продолжать до бесконечности! — одновременно я понимаю, что лишь все больше завожусь. Я плотно закрываю маркер колпачком и роняю его на пол. Надо было сразу линять отсюда, и я разворачиваюсь в направлении двери.

— Нет, это ты стоп! — Изабель меня опережает. — Я не совсем понимаю то, о чем ты говоришь, но я прекрасно вижу, что тебе все это очень близко, да?

— Да, логично, по-моему.

— И поэтому не стоит сразу от этого бежать.

Изабель отклеивает открытку от мольберта и прикрепляет на него новое полотно.

— Я еще не уверен.

— Еще? Значит, это вопрос времени?

— Наверное, — тихо вздыхаю я.

— Я сейчас же составлю учебный план. Это же потрясающе! Обязательно приходи снова!

66

Когда в слесарной мастерской меня встречает Франк, настроение мое сразу улучшается. Франк — это мой новый напарник в отделе автоматической распилки (да, я быстро продвигаюсь по служебной лестнице!), веселый, открытый и заражающий всех своим энтузиазмом.

— А вот и мой главный человек, Бен! Я уже распилил тринадцать досок, но без тебя, если честно, дело не спорится. Иди скорей сюда!

Франк сам выбрал себе имя и выговаривает его на американский манер: «Фрэнк». Он родом из Марокко, из маленькой берберской деревушки. Местное консервативное население живет там по жестким неписаным законам мусульманского сообщества. Франк не исключение. Он еще ни разу не брал в рот спиртного, и пока мы распиливаем безупречно ровную доску в голландской психиатрической больнице с принудительным лечением, его возвращения дожидается шестнадцатилетняя красавица невеста. Мне интересно узнать о суровых правилах общежития в стране его происхождения. Ведь большего сексуального влечения, чем он, не испытывает никто. Он не гомо и не гетеро — Франк называет себя омнисексуалом. «В каждом человеке есть что-то прекрасное».

Франк уже не девственник. Когда я в первый раз спросил его о прошлом, он чистосердечно признался мне, как в его берберском сообществе мальчики-подростки вынуждены удовлетворять свои потребности.

— Все очень просто. Мы не имеем права заниматься сексом ни с какими другими женщинами, кроме собственной жены. Что нам остается?

— Действительно, — сказал я, думая, что он повторяет мой вопрос.

— Нет, как ты думаешь, что нам остается?

Я не понял, куда он клонит, и ткнул пальцем в небо:

— Козы?

— Ха-ха! Козы! Ты с ума сошел! Нет! Мальчики, конечно! Это большая тайна. Об этом никто не говорит. Но в моей культуре это в порядке вещей. Пока не женишься, можешь спать с мальчиками. Но после свадьбы ни в коем случае. Иначе тебя будут считать гомиком, обманывающим свою жену. До свадьбы — пожалуйста! Только держи рот на замке.

Довольно широкие взгляды, подумал я про себя, и представил себе, что чувствовал Франк, когда из марокканской глуши он вдруг попал в греховную ночную жизнь Роттердама. Где сплошь только секс. Полагаю, мне не надо долго гадать, какое преступление он совершил. Я и не гадаю. Не важно. Я лишь добровольно отдаюсь во власть его простодушия и жизнелюбия.

67

Сегодня у нас с Франком работы невпроворот. Мы должны выпилить внешние стенки заданных размеров для театральной крытой площадки в саду. Днем в «Радуге» устраивается театральный фестиваль «Парад». Наш парад сумасшедших лишь отдаленно напоминает кочующий театральный «Парад», гремящий каждое лето по большим городам нашей страны.

До моего творческого отпуска в психушке для нас с Грегором «Парад» был всегда событием года. Мы ходили туда отчасти ради культуры, отчасти чтобы выпить со старыми приятелями по художественной академии, но в основном поглазеть на полукультурную толпу квазиинтеллигентов, посещающих театр исключительно по купону газеты «Фолкскрант»[44]. Эти однодневные театралы забредают туда как в парк миниатюр «Мадюродам»: «Ой, поглядите, как славно расположился этот сценический народец в своем цыганском таборе».

Так или иначе, до 2005 года сотрудники «Радуги» вместе с небольшой группой пациентов были завсегдатаями театрального фестиваля, если тот находился проездом в городе. Пациенты отбирались тщательным образом, а больница обеспечивала усиленное сопровождение: не меньше двух инструкторов на одного пациента.