После моего рассказа Харриет на какое-то время задумывается, как делала иногда в Книжном клубе. «Пусть сначала все в голове уляжется, – говорила она. – Пусть уляжется, прежде чем мы решим, о чем это».
– Я помню эту аварию, – наконец говорит она сейчас. – Та женщина, кажется, была учительницей?
– Воспитательницей в детском саду.
– Боже.
– Двадцать два малыша.
– Это произошло года три-четыре назад? – спрашивает она.
– Три.
– Сколько тебе лет, Вайолет?
– Двадцать два.
Она так близко, что я чувствую запах ее дорогого шампуня.
– Ты же была совсем девочкой.
– Я лишила человека жизни, Харриет. И это факт.
– Факты остаются фактами, – соглашается она, как будто факты не страшнее ромашек. И оглядывает кухонную стойку: – Сестра тебе чай не оставила?
– Не знаю. Давайте поищем.
Я сижу на одном из двух стульев, и мини-кухня сейчас кажется совсем мини. В хорошем смысле, уютном. Харриет занимает много места. Она находит чай – имбирь с персиком, мы с Вики, когда учились в средней школе, пили его по вечерам у себя в комнате, чтобы почувствовать себя взрослыми. Чайника нет, но Харриет достает кастрюльку и приспосабливает ее для дела. От того, как она хлопочет у меня на кухне – другого слова и не подберешь, именно хлопочет, – мир перестает нарезать вокруг меня крутые виражи.
– Вайолет, ты умела красиво говорить в Книжном клубе, – открывая шкафчик, говорит Харриет. – Просто очаровательно умела. И твой голос, и твои рассуждения. Такой звонкий рожок, ласкающий слух.
Она продолжает хлопотать и продолжает говорить, находит две чашки, есть в ней какая-то успокаивающая сдержанность. Наверное, правила для волонтеров работают и на Воле.
– Вообще, Вайолет, подозреваю, что возьмись ты читать словарь, устроившись под деревом, птицы умолкнут и будут слушать тебя.
Ничего не могу с собой поделать, опять начинаю плакать. В тюрьме почти все новенькие в первую ночь плачут до утра. Иногда две ночи. Редко – три. Потом ничего. Я совсем не плакала, ни в первую ночь, ни после, потому что мама наплакалась за нас двоих. Наверное, слезы прячутся в организме, пока не наступает время им вытечь. Свободно. В открытую.
Наверное, я теперь могу плакать в открытую.
Пока закипает вода, Харриет критически оглядывает мою квартиру – без ковров, без занавесок, без картин и без книг.
– Надо найти тебе что-нибудь почитать.
Ее голос для меня – сама красота. Рожок там или как она сказала.
– Книги не решат моих проблем, Харриет.
– Не решат, но помогут понять твои проблемы, взглянуть на них со стороны. Дадут проблемам дышать.
– Я не могу вернуться в книжный магазин.
– Конечно, можешь, и вернешься. – Она разливает кипяток. – Но не сегодня.
Аромат имбиря напоминает мне о Вики. О маме. О нашем доме на Стикни-стрит.
– А еще, – добавляет Харриет, – ты заведешь читательский билет. В Портленде чудесная библиотека, а ты живешь в шести кварталах от ее основного отделения.
Я делаю глоток.
– Спасибо, что помогаете мне, Харриет.
– Знаешь, Вайолет, у меня в твоем возрасте тоже не было мамы.
Предполагалось, что от этого мне сделается легче, но нет. Я представляю Харриет молодой и одинокой.
– Моя мама заболела, – рассказывает она. – Сестра училась в университете, отец занимался делами фермы, и ухаживать за мамой пришлось мне. За отцом, как потом оказалось, тоже. – Она качает головой. – Ему плохо давалась роль вдовца.
– Отец тоже умер?
– Довольно скоро. Сестра помогала, но она в то время уже жадно вбирала в себя большой мир, и попросить ее вернуться было бы чересчур.
Харриет делает глоток чая. На ее чашке ярко-розовыми буквами написано: СТРЕМИСЬ К ВЫСШЕМУ БЛАЖЕНСТВУ. На моей: БУДЬ СОБОЙ, ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ РОЛИ ЗАНЯТЫ.
– Потом мне пришлось избавляться от фермы, и когда завязалась тяжба о том, где должно проходить размежевание с соседским участком, в моей жизни появился Лу Ларсон – будто спасательное судно в холодном бушующем море.
– Ух ты.
– Он был адвокатом по имущественному праву. Решил все мои проблемы, и я вышла за него. – На лице ее мелькает быстрая улыбка. – Ромео и Джульеттой нас не назовешь, но я достаточно его любила, чтобы быть достаточно счастливой. Родила двух дочерей, одну за другой, и прожила хорошую жизнь. Мы чудесно относились друг к другу. Преданно.
– Но ведь он умер, Харриет. Вы сказали нам в Книжном клубе, что Лу умер.
– Да, и тогда я пошла учиться в колледж и стала учительницей, а если бы я этого не сделала, то сейчас не сидела бы здесь с тобой. – Она поднимает чашку, словно для тоста. – Жизнь полна неожиданностей, Вайолет. Ты пей-пей, почувствуешь себя лучше.
Я повинуюсь, и она оказывается права – мне становится лучше. Но когда она собирается уходить, мне опять тошно. Она смотрит на меня так, будто я – пальто, которое она собирается купить. В голове моей так и отстукивает: «Купи меня».
– Я живу в Белмонте, тут недалеко. Можно автобусом, но можно и пешком, если тянет на подвиги.
– Меня тянет. – Полнейшая ложь. Тянет меня зарыться в яму.