Софи с раннего детства была асом по части аргументации.
– Какой вздор, – сказала она, – к тому же, сколько мне лет, они не знают.
Ее телефон опять что-то прожужжал из кухни, а мобильник Софи пискнул. Она взглянула на экран, потом показала Харриет длинный синий прямоугольник текста.
– Дезире сказала, что ты выглядишь старше шестидесяти четырех лет, а Рене велела Дезире не разевать свой большой и толстый рот.
– А я-то думала, что отправила Эллен забавную зарисовку, которая ей понравится, – сказала Харриет. – Теперь, конечно, сто раз подумаю, прежде чем разинуть свой большой и толстый рот. – Она прошествовала на кухню, где были разбросаны вещи Софи, пустые коробочки из-под десерта и выпавшие из пачки пакетики чая.
Не прошло и минуты, как туда же, цокая, вошла и Софи. Что там у нее на сапогах, неужели шпоры?
– Не сердись, тетя Харриет. – В своем отделанном рюшами топе она напоминала цветок кактуса.
Харриет скрестила руки на груди, стремясь придать себе авторитетный вид, хотя никакого авторитета в себе не ощущала.
– Что ты сделала, мисс, – грубо вторглась в личную жизнь Дороти.
– Это общедоступная информация.
– Тогда в мою личную жизнь.
Софи соизволила изобразить пристыженный вид, хотя и не слишком убедительно. Может, это удел взрослых на пороге старческого слабоумия? Когда дети делают из них детей? По мнению продавца в книжном, этот их новый разнорабочий «милый» – сильный, здоровый мужчина! Эта мысль вызвала в ней новую бурю негодования.
– И когда именно Дороти могла бы заняться всей этой кражей личных данных, София Джейн? Между Вечерним хавчиком и Отбоем?
– Люди выходят из тюрьмы, тетя Харриет. Одну только что освободили раньше срока, ты сама сказала.
Выведенная из себя Харриет повернулась спиной к Софи. Взявшись за край раковины, она смотрела в окно, на свой тихий, обрастающий листвой район. Лунный свет серебрил стволы деревьев.
– О ком еще ты наводила справки?
– Ни о ком, тетушка.
– Вот только давай без «тетушек».
– Но ты первая назвала меня «София Джейн».
– О ком еще, Софи?
– Только о двоих, клянусь. Все, что я знала, их имена.
– Ах, прости. За неудобства.
– Одна из них подожгла мужа.
– Хватит! – разозлилась Харриет.
Она глубоко вздохнула, из головы не выходила Дженни Большая – как она говорит о своей собаке Элмо, как ее глаза наполняются слезами. В напряженной тишине Софи ждала, а Харриет вдруг заметила в соседнем дворе лису, которая скользнула, воровато прижалась к земле и тут же скрылась.
Жужжание и писк телефонов.
– Энни думает, что кто-то из них сюда явится, – сказала Софи. – А Эллен боится, что ты, как всеобщая тетя-мама, ее примешь.
– Вот это уже полная ерунда.
– Ну меня же ты приняла. – Софи подошла сзади, обвила тетку за талию. – Мне было двенадцать, я была сирота, и ты, тетушка, взяла меня к себе. – Она прижалась щекой к спине Харриет.
– Я прекрасно знаю, чего ты добиваешься, София Джейн, но это не сработает.
Хотя, конечно, уже срабатывало. А как иначе. Она любила Софи, единственную дочь Корин, непримиримую и ласковую, любила, когда та прижималась к ней и становилось тепло.
– Само собой разумеется, что у меня в Книжном клубе есть убийцы, – тихо сказала она. – Ведь это тюрьма.
– Наверное, я все-таки перешла границу, – после паузы сказала Софи.
Харриет еще раз вздохнула, как бы стряхивая с себя остатки раздражения, Софи обняла ее еще крепче, напоминая ту двухлетку, ночь за ночью не желавшую спать, когда Корин приходилось буквально отрывать от себя вцепившегося в нее руками и ногами хнычущего ребенка.
– Когда мы собираемся обсуждать книги, Софи, – продолжала Харриет, – мы читатели. – Она неотрывно смотрела на освещенную луной траву. – Не аферисты. Не убийцы. Читатели.
Она почувствовала, как Софи кивнула:
– Читатели, убивающие людей.
Харриет невольно рассмеялась.
– Убийство вообще недооценивают. Когда я преподавала, мне много раз хотелось кого-нибудь убить. Вот и сейчас, если честно.
Софи крепче сжала руки.
– Уверена, ты была хорошим учителем.
– Если это извинение, я его принимаю.
Руки Софи соскользнули, она стояла очень близко и ждала, обдавая Харриет сладко-горьким жаром внимания.
– Вообще-то я не была хорошим учителем, – сказала Харриет. – Я была добросовестной, организованной и учила тому, что положено знать. Я не устраивала экскурсий и не ставила школьных спектаклей. Я не была любимой учительницей. – Она почувствовала огорчение Софи. – А в Книжном клубе я понимаю, что им нужен именно такой учитель. – От этой сказанной вслух чистой правды у нее перехватило дыхание. – Только в этом классе, если можно его так назвать, я чувствую, что время движется как надо, когда мы одни и обсуждаем книгу, существуя точно в соответствии с нашими желаниями. Конечно, у женщин свое понимание того, как движется время, но в те два часа… Ты что, опять переписываешься?