Сцена из спектакля «Человек из рыбы»
На сцене фрагмент из жизни взрослых. За сценой — фрагмент жизни одного конкретного ребенка. Диалоги, собственно мышцы пьесы, на скелет сюжета, который про то, как обычно и просто жили, а служба опеки пытается отнять у родной матери ребенка, понятны будут тем, кто такой около культурной жизнью живет сам. Комбайнеры с доярками сочтут всё это скучным.
Абсурд зашкаливает, но это только кажется. Когда вы шагнете в Камергерский переулок, он будет рядом с вами в новых красках. И вам выбирать: плыть или не плыть. Говорят, что выбор есть всегда, но до момента, когда вы проглотили спущенный сверху крючок. Есть ещё одна более поздняя версия: помните «Матрицу»? Они утверждали, что и крючок можно выплюнуть при желании. Болезненно будет, как будто с вас сняли чешую. Но разве не в этом смысл?
Серёжа. Постановка Дмитрия Крымова
Один мой знакомый, уже переживший развод, как-то спрашивал: «Ну почему? Почему? Ты ей даешь все! Одеваешь и обуваешь! Обеспечиваешь быт, заботишься о сыне, успеваешь зарабатывать и делать карьеру, отпускаешь на тусовки, встречаешь по ночам, планируешь отпуск, везешь в Париж… А она убегает от тебя с каким-то невнятным молодым прощелыгой… прыщалыгой… ну, в общем, прыщавым юнцом, наплевав на мои чувства, лишая сына отца в конце концов!». Была бы другом-мужчиной — обняла бы, налила ещё и кивнула: «Дура!». А так… развожу руками, потому что ни мировая литература на примере «Анны Карениной», ни множество других литературных историй не дают на эти вопросы ответа. Поговорка одна народная есть: «Любовь зла — полюбишь и козла!», — она хоть и не в центр мишени бьёт, но хотя бы что-то объясняет, а именно не властность нашу над чувствами, порой, как и над козлами, спустя какое-то время.
Дмитрий Крымов сочиняет свою пьесу по мотивам «Анны Карениной». Она про людей. Отношения. Брак, который, как всем известно «хорошее — таким словом не назовут», а вот почему так, знают лишь те, кто прошел по путям развода. Или кого переехало этим поездом. Крымову, конечно, достовернее и проще выразить мужскую сторону процесса переживания измены, отчуждения, расставания. И это у него выходит фантастически убедительно. Женская точка зрения выглядела бы само собой иначе. Но тем познавательнее для зрительниц такой взгляд. Поняв боль человека с рогами, возможно, кто-то когда-то остановится перед несущемся паровозом с названием «страсть». Но откуда тогда писателям черпать истории для своих романов? Обывателям — для сплетен? А драматургам — для трагедий? И только ли в измене дело?
Сцены из спектакля «Серёжа»
Мир Карениных у режиссёра Дмитрия Крымова полон воздуха. Сцена пуста и прозрачна, но какой-то тёмной зловещей пустотенью. Планшет сцены устроен под наклоном к зрительному залу и все скользящие детали и люди не выглядят натужно: попробуйте походить так. А на каблуках? Свое отношение к героине спектакля Крымов транслирует, например, такой фразой Марии Смольниковой (Анна Каренина), спотыкающейся об подол: «Что? Анна Каренина упасть не может, что ли?». Живая, могущая упасть молодая женщина Анна, мать маленького сына Серёжи, жена важного чиновника, спотыкается не единожды, и представляет собой натуру довольно неловкую, сумбурно-потерянную, детско-наивную, рассеянно-неуклюжую. Она падает. И не только натурально, на сцене, но и фигурально — в глазах света.
Милые дамы, кто вам кажется надежнее? А ближе? А притягательнее? А правильнее и вернее? Тот, кто вкручивает плафоны или тот, кто будет ходить ради вас на руках? Здесь ответить просто не получится. Разве только вы точно знаете, чем вы живёте обычно: сердцем или головой? И вместе с растворившимся в главном, важном: в обрушении семьи и потери чувств, — поезде, который останется за кадром, Крымов (как, впрочем, и Л. Толстой) не обвиняет Анну, но и не оправдывает её. Это вы сами решайте. Но всеми сценами, виртуозно выполненными актёрами, всеми сочиненными новыми деталями, или цирковыми номерами, перед вами вырастает история трагическая. История потери близости, история потери сына, история потери себя самой. Так ли важно, что тебя переедет поезд, если тебя уже нет?