Как Черномырдин спасал Россию

Милошевич говорил народу: неважно, что на нас падают бомбы, вот-вот придут русские со своими «С-300» и ядерными бомбами, и тогда НАТО не поздоровится. Этот тезис активно пропагандировало государственное телевидение Сербии. Вот, к примеру, его главные новости на протяжении пяти дней: «Россия приняла решение направить в Адриатику свой военный корабль», «Российский боевой корабль “Лиман” готов направиться к берегам Югославии», «“Лиман” вышел из бухты», «“Лиман” прошел черноморские проливы», «Боевой русский корабль — у наших берегов!»

При этом ни разу “Лиман” не был показан вблизи — иначе телезрители непременно увидели бы ржавчину на его не слишком внушительных бортах. И большинство сербов осталось уверено: российский “Лиман” — это почти что авианосец.

«Клятвенные обещания российских левых прийти на помощь братьям сербам сеяли ложную иллюзию о готовности России вступить в войну и продлевали агонию, приводя к новым бессмысленным жертвам», — заметил вице-премьер Черногории Драгиша Бурзан.

Кто-то должен был развеять иллюзии и честно сказать сербам: Россия воевать за сомнительные интересы Белграда не будет. В этом и состояла миссия Черномырдина.

Его откровения подействовали на сербов как холодный душ. Они, а не воинственные заявления генералов арбатского военного округа и патриотические призывы депутатов Думы побудили Белград пересмотреть свою позицию и начать искать компромисс.

В отличие от прежних российских эмиссаров, в изобилии наезжавших в Белград, в том числе Примакова, Черномырдин не спрашивал Милошевича, на какие уступки тот готов пойти. Он доходчиво, но жестко объяснил сербскому лидеру, какие уступки от него требуются. Только такой тактикой можно добиться результатов в переговорах с Милошевичем.

Уже в ходе первой встречи с югославским президентом, продолжавшейся более восьми часов, Черномырдин выбил из Милошевича самое главное — согласие на ввод международного военного контингента в Косово. Последовавшие затем невразумительные оговорки Белграда, что речь, дескать, шла лишь о гражданском присутствии в Косове, ничего не изменили. Они лишь подтвердили, что Милошевич запоздало спохватился: он выложил российскому представителю свой главный козырь, который надо было бы приберечь для торговли с американцами.

Имея такую карту, Черномырдин мог успешно нажимать на западных собеседников, подталкивая их к разумным компромиссам. И он это сделал. После беседы с Черномырдиным Клинтон впервые заговорил о возможном прекращении бомбардировок Югославии.

Так что усилия России оказались не напрасными.

Москва не могла себе позволить остаться в стороне от балканского миротворчества и по внутриполитическим соображениям. Югославская война стала едва ли не главной внутрироссийской проблемой. На волне антинатовских настроений КПРФ и ее союзники всерьез стали готовиться к реваншу. Призывы к защите сербских братьев должны были стать прологом к призывам свергнуть «прозападный режим Ельцина». В этом Зюганову активно подыгрывал официальный Белград.

На заседании Общества югославских граждан в Москве был сделан вывод, что «реальную поддержку борьбе сербского народа с натовскими агрессорами» в России оказывают только КПРФ и другие левые и патриотические партии, со стороны же официальных российских властей эта помощь практически не оказывается.

Инициатор создания Общества югославских граждан в Москве и главный координатор его деятельности — посольство СРЮ в Москве. Так что фактически оно, а не просто группа каких-то граждан поблагодарило российских коммунистов за поддержку.

Впрочем, это было не сенсацией, а очередным подтверждением ставшего давно очевидным факта: главной целью белградского режима была не поддержка России, а содействие приходу к власти в нашей стране сил, готовых оказывать эту поддержку в любом виде и любой ценой.

Эту политику Милошевич проводил давно. 19 августа 1991 года, когда в Москве было объявлено о создании ГКЧП, в Белграде начался настоящий праздник. Окружение Милошевича славило московский путч. Параллельно писались приветствия Янаеву и компании. Милошевич продолжал верить в торжество коммуно-патриотизма в России и после провала путча.

В этой ситуации миссия Черномырдина стала костью в горле КПРФ. Зюганов не смог скрыть своего раздражения и даже опустился до оскорблений: «Черномырдина надо воспринимать не как спецпредставителя, а как спецразрушителя, спецагента или, если угодно, как своеобразную политическую ширму, за которой втихую идет сближение позиций Москвы и Вашингтона по отношению к ситуации на Балканах. Черномырдин, не внеся ни единого сколько-нибудь серьезного и конкретного предложения по прекращению войны против Югославии, ездит по миру, чтобы оправдать международный разбой в отношении этой страны».

В условиях, когда умеренная линия Кремля обозначила ясную перспективу балканского мира, когда Милошевич начал заигрывать с США, российские коммунисты поняли, что битву за Югославию (а стало быть, и за власть в России) они проигрывают.