Как быть стоиком: Античная философия и современная жизнь

Интуитивно это очень мощный аргумент, нечто подобное отвечает большинство религиозных людей, когда их спрашивают, почему они верят. И вполне предсказуемо, что именно на этот аргумент атеисты нацеливают бо́льшую часть своей огневой мощи. Я не собираюсь убеждать читателей в правоте первых или вторых, поскольку эта книга не посвящена апологетике и тем более атеизму. Однако, как честный человек, хочу изложить свое мнение по этому вопросу. В конце концов, именно так и должны поступать философы, да и вообще все разумные люди: выслушивать аргументы друг друга, размышлять и обсуждать их (возможно, за кружкой хорошего пива).

Я считаю, что аргумент разумного замысла, предложенный Эпиктетом (а также Фомой Аквинским и Уильямом Пейли), был приемлем примерно до XVII‒XIX веков, пока два блистательных ума, один из которых принадлежал философу, другой — ученому, не нанесли по нему двойной удар. Аргумент разумного замысла это, образно говоря, в нокаут не отправило, его по-прежнему ревностно отстаивали многие теологи, философы и даже некоторые ученые. Но он потерял значительную часть своей притягательности.

Итак, первую и весьма убедительную атаку на аргумент разумного замысла предпринял уже упомянутый Дэвид Юм, который написал следующее: «Когда мы видим дом…[56] мы с величайшей достоверностью заключаем, что он был создан архитектором или строителем, потому что знаем из опыта: именно такого рода действие следует за такого рода причиной. Но конечно, ты не станешь утверждать, будто Вселенная настолько похожа на дом, что мы можем с такой же достоверностью заключать от нее к аналогичной причине, то есть не станешь утверждать, что мы имеем здесь дело с полной и совершенной аналогией». Юм высказывает тонкую, но очень важную мысль: он говорит, что доказательства по аналогии, коим является аргумент разумного замысла, довольно спорны, ведь аналогии всегда несовершенны, а в некоторых случаях способны ввести в заблуждение.

Юм признает, что при виде искусственно созданного предмета мы делаем резонный вывод о существовании создавшего его человека, но только потому, что видели, как люди создают подобные вещи, или имеем иные неопровержимые доказательства этого. Но мы не видели, как создавали Вселенную, и не имеем неопровержимых доказательств существования Творца, поэтому мы не можем точно знать, был космос создан или же возник каким-то другим образом. Даже если Творец действительно существует, мы не имеем никакого представления о его качествах. Эту линию рассуждений Юм продолжил в довольно опасном для тех времен направлении. А именно: если всерьез принять аналогию между творцами-людьми и творцом-Богом, то, согласно Юму, это значит, что Бог обладает следующими свойствами. А людям свойственно следующее: они существуют во множестве, они способны ошибаться и они смертны. Как вы понимаете, эти предположения идут вразрез со стандартным христианским представлением о Боге.

Предложив столь сильный контраргумент против аргумента разумного замысла, Юм, однако, не дал альтернативного объяснения кажущемуся присутствию целесообразного устройства в мире. В частности, в биологическом мире. Почти через 100 лет эту недостающую часть мы получили от великого биолога Чарльза Дарвина. Его теория эволюции путем естественного отбора предоставила убедительное научное объяснение того, почему наши глаза, руки, сердце и легкие устроены умнее и рациональнее всех часов на свете, но тем не менее являются продуктами естественных, природных процессов, не требующих вмешательства высшего разума. Дарвин объяснил не только причину кажущегося присутствия разумного замысла, но и дал ответ на широко обсуждаемый вопрос о существовании страданий в мире. Как он объяснил в своем знаменитом письме: «Я не вижу столь же явно[57], как другие и как бы я хотел это видеть, доказательств преднамеренности и благожелательности всех сторон создания нас. Мне кажется, что в мире слишком много страданий. Я не могу убедить себя, что благожелательный и всемогущий Бог намеренно создал ихневмонид [насекомых-паразитов], замыслив их питание внутри живых тел гусениц, или же кота, играющего с мышами. Не веря в это, я не вижу оснований верить и в намеренный замысел и сотворение нашего глаза».

Конечно, Эпиктет не читал Юма или Дарвина, но тем не менее у него есть ответ на последний пассаж. И этот ответ Эпиктет дает в типичной для стоиков манере. Как-то раз один из учеников пожаловался философу на изувеченную ногу. «Рабское ты существо![58] Из-за одной бренной ноги ты винишь все мироздание?» — возмутился Эпиктет. (Он так часто использовал обращения «рабское существо» и «юноша», что сегодня это могло бы показаться неполиткорректным. Но лично я нахожу их ласковыми и неоспоримыми: Эпиктет сам был рабом, а многие из окружающих действительно были намного моложе его.)