Во-первых, это свидетельствует об их ориентированности на практику, а не на теорию: их афоризмы были предназначены для помощи «совершенствующимся» (prokopton), то есть изучающим стоицизм, быстрее добиться прогресса. В отличие от современных наклеек на задних стеклах машин, надписей на футболках и прочих способах показать нашу принадлежность к определенной группе или метафорическому «клубу единомышленников», стоические штампы использовались как памятки для ежедневных размышлений или как руководства по правильному поведению в случае возникновения каких-либо сомнений. Другими словами, стоическое мировоззрение не относилось к тому разряду вещей, о которых заявляли во всеуслышание и выставляли напоказ (разве что учителям приходилось это делать). Например, Марк Аврелий написал свои знаменитые «Размышления» как личный философский дневник, изначально не предназначавшийся для публикации. В Античности такая работа называлась Ta Eis Heauton, что означает «для себя».
Во-вторых, я люблю афоризмы стоиков за их парадоксальность. Именно из-за этого стоическую философию часто понимают неверно или не понимают вообще. Но в то же время парадоксальность создает возможности для популяризации стоического учения: ведь стоиков просят разъяснить «парадоксы», что дает им повод перейти с уровня надписи на футболке на максимально возможный в современной коммуникационной культуре уровень «лифтовой презентации», будь то при личном общении или в социальных сетях.
Пожалуй, самое парадоксальное из этих определений — «предпочтительное безразличное» (и «непредпочтительное безразличное»). Поскольку категория «безразличного» охватывает практически всё, что находится за пределами индивидуального совершенствования личности или добродетелей, давайте разберемся, что именно имели в виду стоики.
Я размышлял над словами Эпиктета, когда прогуливался по римскому пригороду Казаль-Палокко и по странному совпадению набрел на улицу, названную в честь нашего проводника по миру стоицизма. Думаю, скромный по натуре Эпиктет сильно удивился бы данному факту. На этот раз учитель направил меня к Сократу, оказавшему значительное влияние на стоическую мысль: «[Сократ] словно в мяч играл[40]. И что это за мяч там на середине? Это — жить, быть закованным, быть изгнанным, выпить яд, лишиться жены, оставить детей сиротами. Вот что было на середине, во что он играл, но тем не менее играл, и играл в мяч слаженно. Так и у нас забота должна быть искуснейшей игрой в мяч, а безразличие — как насчет мяча».
Не знаю, какую именно игру имел в виду Эпиктет, но предположим, что это был греко-римский футбол[41]. Хочу объяснить аналогию между жизнью человека и футболом. На мяче во время игры сосредоточено всеобщее внимание, но на самом деле он является «безразличной» вещью — в том плане, что совершенно не важно, какого он размера, цвета и из какого материала сделан. Он не ценен сам по себе, он только средство достижения цели. А игра зависит от того, что человек делает с мячом, насколько хорошо владеет им, побеждает его команда или проигрывает. Даже хороший игрок не имеет четкого представления о том, как он будет обращаться с мячом в тот или иной момент игры, когда и кому сделает пас. Хорошо играет тот, кто фантазирует на игровом поле и находит новые, неожиданные способы обратить трудную ситуацию себе на благо, или, как советовал Марк Аврелий, сделать препятствие путем[42]. Ну а лучшего игрока отличает от всех прочих не желание победить любой ценой, но стремление показать самую красивую игру, на которую он способен, — независимо от окончательного результата, который по большому счету находится вне его контроля.
Но вернемся к Сократу. Судьба дала ему игровое поле: время и место его рождения, политическую систему и ситуацию в Афинах в V веке до нашей эры и так далее. Он стремился жить правильно, исполнил свой воинский долг во время Пелопоннесской войны и учил своих сограждан философии. Когда Мелет при пособничестве Анита и Ликона обвинил его в «безбожии» (то есть в отрицании официальных богов, признанных государством), Сократ предстал перед своими согражданами и аргументированно объяснил свою позицию, хотя всем было ясно, что обвинения были следствием политических интриг и личной мести его недругов.