Как было — не будет

Все это Федору Семеновичу привиделось утром в постели. И он следил за большой стрелкой будильника, которая приближалась к цифре 12, а маленькая указывала на цифру 7. Федор Семенович упредил будильник, и тот не взорвался звоном в семь утра, вдавил пуговку звонка, поднялся с постели и забыл о своем видении. Только когда они с Сашкой уходили из дома, он вдруг вспомнил и по дороге, торопясь, кое-как рассказал о нем Надежде Ивановне.

Надежда Ивановна помахала рукой вслед уходящему трамваю, повернулась и побрела обратно. Кооперативный участок за городом не тронул ее воображение, она не стала представлять плододающую яблоню, голубое небо и Лену на крыше, а с тоской подумала о том, что Лена в субботу учится, значит, будет этот день жить в городе одна и что в домике нет, конечно, водопровода, и даже простое умывание, не говоря уже о стирке, станет проблемой. И еще — тащиться туда в электричке больше часа и назад столько же. И если там этих плододающих яблонь хотя бы штук десять, то нужны будут ящики и стружки, чтобы сохранить урожай. А где потом держать эти ящики?

Она засунула руку в карман и нащупала металлический рубль и мелочь. Дежурный гастроном на углу улицы открывался в семь, и Надежда Ивановна пошла туда, радуясь, что в кармане неожиданно оказались деньги и она что-нибудь купит сейчас, порадует Ленку.

Так и сделала, накупила всякой всячины: двести граммов пастилы, сто — вяленого инжира, два апельсинчика, пакетик вафель и две шоколадки по двадцать четыре копейки. И всех расходов — рубль шестьдесят. Надежда Ивановна никогда не совершала таких мелких покупок — обычно она тратила рублей десять — двенадцать, покупала мясо, крупу, сахар, яйца. Если брала конфеты, то минимум полкилограмма; если выбирала торт, то не какой подешевле, а средний — рубля за три. А тут, как второклассница, накупила сладостей, рассовала кульки по карманам и с веселыми глазами вышла из магазина.

Лена делала зарядку, когда Надежда Ивановна вернулась домой. Толстая Лена каждое утро открывала форточку и полчаса, а то и больше ритмично вдыхала и выдыхала воздух, совершая при этом очень сложные гимнастические упражнения. Надежда Ивановна про себя удивлялась, в кого это пошла дочь, от кого ей досталось такое упорство, а вслух говорила:

— Смотри не простудись. И не крутись как бешеная, не свихни себе чего-нибудь.

Она говорила так недружелюбно потому, что втайне завидовала Лене. Надежда Ивановна сама много раз в своей жизни принималась делать зарядку, но больше недели не выдерживала. И всякий раз, когда у нее было плохое настроение, она вспоминала эту зарядку: ничего-то я одолеть не могу, и настроение становилось еще хуже. А вот дочка умела одолевать утреннюю лень, и Надежда Ивановна за это ее уважала. Завидовала и уважала.

У Надежды Ивановны к каждому из детей и к Федору Семеновичу было в душе свое, особое отношение. Если определить это отношение одним словом, то выглядело так: Федора Семеновича она обожала, старшим сыном Димой — гордилась, следующего, Валю, — стеснялась. Давно это началось. Валентин рос тихим мальчиком, и не было с ним особых хлопот. Научился читать в четыре года — и читал. В шесть лет повела его в районную детскую библиотеку. Записались, взяли две книжки и на обратном пути присели в сквере на скамейку и стали те книжки листать. А тут подошла пожилая женщина в черном костюме: «Какой славный мальчик. Ваш сын?» То да се, разговорились. Потом женщина достала из сумки носовой платок, расстелила на краю скамейки и села. Тут Надежда Ивановна возьми и скажи:

— Какой большой платок — целая простынь.

И услыхала негромкие, но отчетливые слова сына:

— Простыня, мамочка.

Вот с того момента и стала она при нем стесняться.

Сашу, младшего сына, Надежда Ивановна боялась. Не его, конечно, а за него. Очень уж неровный был Сашка, будто из двух разных людей составлен, и не знаешь, когда из него умный человек выглянет, когда дурак. Как и муж, надеялась она, что с дураком в армии Сашку разлучат и вернется он целиком умным. Что касается Лены, то уже было сказано, что дочку Надежда Ивановна уважала. И не только за физкультуру по утрам, но и за пятерки в школе, и за то, что была она девочка обстоятельная, надежная, хотя и с капризами, не без того. Соседка Марина просто напраслину возвела: дубленку, мол, Лена потребует, норковую шапку. И как это люди не понимают: во что хочешь родители поверить могут, только не в то, что их дети плохие.

И решила Надежда Ивановна испытать дочку. Рассказать ей про две тысячи и исподволь выведать, что она об этом думает, какой свой интерес к этим деньгам таит. Разложила на блюде купленные в гастрономе угощения, вскипятила чай, и, когда Лена с мокрой челкой после душа вплыла на кухню, Надежда Ивановна сказала ей:

— Хочу с тобой, Лена, серьезно поговорить.

Лена уставилась на блюдо с пастилой, инжиром и прочими сладостями и всплеснула руками:

— Просто какой-то натюрморт из жизни миллионеров!

Надежда Ивановна ничего не поняла в ее шутке, но на всякий случай нахмурилась. «Жизнь миллионеров» показалась ей подозрительной.