Как будут без нас одиноки вершины

Какую-то свою одежду пришлось им отдать. В результате их мы сняли, а сами так обморозились, что сразу повезли нас в больницу Тырныауза. Там хирург говорит, что мне надо ампутировать по две фаланги пальцев на руках, отрезать на правой ноге две трети стопы и все пальцы на левой ноге. Вот видишь, у меня остались следы на пальцах? Тогда до этого места чёрные «чехлы» на них были. Я с этим приговором не согласился, полетел в Москву. Нелидова вообще хотели четвертовать, предложили отрезать ногу выше голеностопа.

— Наверное, Володя, хирург боялся гангрены. Ему за это отвечать.

— В Москве нас долго лечили, буквально вытаскивали. Операцию сделали только в начале февраля. Отняли всего полтора пальца на правой ноге. Толе Нелидову основательно постригли пальцы, но в 2—3 раза меньше, чем планировали в Тырныаузе.

За свои пальцы надо бороться.

Пик Коммунизма

На Памир мы уехали в августе, экспедиция на первенство Союза, сборная команда центрального совета «Спартака». Начали работать, делали разведку. На обратном пути Олег Абалаков прыгает через трещину и подворачивает ногу. Да так, что о восхождении и речи не может быть. Один из сильнейших альпинистов отпал. Нас осталось пятеро. Потом ещё один отвалился. Осталось уже четверо: Володя Шатаев, Юра Пискулов, Саша Воронов и я. Команда из четырёх для пика Коммунизма приемлема, хотя без запаса. Первопрохождение мы оставили в покое, и пошли со стороны Гармо. Вышли на плато. Ледник Гармо настолько в подвижке, что, возвращаясь с забросок, мы не могли найти свою маркировку. На второй, третий день маркировка исчезает совсем. Но это детали.

Поднялись мы на плато. В пещере на 6200, что вырыли ребята из Киева, сидит Ася Клокова, украинская альпинистка. Сидит грустная, её не взяли. Если бы не были заявлены на первенство, мы бы взяли её с собой, но, сам понимаешь, состав группы менять нельзя.

Пещера на 6200 шикарная, украинские альпинисты готовили рекордное массовое восхождение на высшую точку Советского Союза. Шли они со стороны Грузинских ночёвок, из Березовой рощи. Мы в этой пещере переночевали, на следующий день вышли на акклиматизацию и на первом этом выходе у нас «сварился» Саша Воронов. Да так, что нам пришлось спускать его ниже пещеры, в базовый лагерь. Думаю, это просто горняшка, судя по его самочувствию на Мраморном ребре. У него с высотой не особенно... Низковат потолок. Остались мы втроём. Втроём так втроём — вперед!

Не выходя на предвершинный гребень, где-то на 6800 сделали пещеру, переночевали. А там уже и Володя «поплыл», и Пискулов тоже. Горняшка. Высота большая.

— Шатаев в своей книге две главы об этом написал, а ты больно краток: этот «поплыл», да этот.

— Чего тут скажешь? Володя свалился в пещере и доходил, пока я ему в руки пилу не сунул. А как стал снежные кирпичи выпиливать, чтоб загородить от ветра вход в пещеру, так ожил. Я его знаю, не первый год в одной связке. Пискулов предлагал его спускать, а я говорю: «Ты его не знаешь». И Шатаев, сперва на колени, потом на ноги встал. Тут Пискулов забрался в мешок, дышит тяжело, с хрипом. Был момент, был, что говорить... Но год подготовки, семь километров уже внизу, под ногами, я тогда Пискулова встряхнул, и ему пилу в руки — давай работай! И он молодец. Выполз из пещеры. Я заставляли себя и их активно двигаться. У Шатаева в книге, помнишь? Он рассказывал об этом нашем восхождении на пик Коммунизма, что была борьба за активный образ жизни, вплоть до применения нецензурных слов.

— Это еще не самое страшное, наверное. Женя Гиппенрейтер в своей книжке о гипоксии писал, что люди на такой высоте теряют способность адекватно оценивать свои силы и опасность ситуации. Меняется поведение и весь психологический облик человека. Да мы и без всякой теории видели это. Я помню, Лёша Страйков подошёл к ледниковой трещине и начал отстегиваться. «Нашёл, — говорит, — наконец место, что давно искал. В ней и хочу остаться навсегда». Мы его силком тянули. Спустили немного, тогда он пришёл в себя.

— Нам пришлось ещё раз заночевать под самой вершиной, и решили оттуда сходить туда-сюда, налегке. Взяли только тёплые вещи, палатку и мешки не взяли. Но план мы не выполнили, до вершины не дошли, заночевали на гребне. Вырыли какую-то конуру, такую, что с трудом в неё влезли. Ночью Пискулов кричит: «Стой! Кто идёт?!» Я спрашиваю: «Юра, что случилось?» — «Кто-то ходит». Я говорю: «Ты что, больной? Мы на 7100, кто тут может ходить?» А он: «Я слышал, я хорошо слышал, кто-то ходил». А Шатаев, всегда со своей трезвой головой: «Это я стучал ногами, у меня ноги замерзли». До вершины от нашей конуры на 7100 всего 400 метров по вертикали. Встали утром и потихоньку пошли вверх. Поднялись на вершину и в этот же день спустились к пещере на плато. Захожу в пещеру и понимаю, что там не только кто-то есть, а что нас встречают: пахнет яблоками. Свежие яблоки на такой высоте настолько неожиданны, да ещё после горы... Да какой горы! А там, оказывается, группа разведки Моногарова — три человека. Я спросил, где остальные. «Остальные сзади, заночуют, наверное, на 6200».