Каюсь. Том 1

Подхожу к кровати, сажусь, тяжело сглатываю. Закрываю глаза, пытаясь, успокоится. Но внутри все рвется на ошметки от разочарования и боли, ломается, рассыпаясь на осколки.

Господи, сколько, сколько же можно? Сколько я буду бежать за ним без оглядки, когда он уходит? Склеивать, собирать себя по кусочкам, по пазликам, когда он раз за разом беспощадно разрушает и ломает? Сколько же, Господи, я буду отдавать, не прося ничего взамен? Не могу, не могу так больше, не могу! Не теперь, когда познала, как это, когда он мой и днем и ночью. Когда нет никаких условностей и запретов, когда есть только я и он, и то, что между нами. Не теперь, когда я хоть на миг поверила в его «люблю». И я до сих пор верю, иначе не могу, иначе я просто загнусь и умру от боли. От свирепой, сжирающей меня боли.

Я не помню, как покидала его квартиру, как отдавала ключи. И слава Богу! Слишком унизительный это момент, слишком болезненный.

Пытаюсь анализировать, но в голове такой сумбур, что меня хватает лишь на то, чтобы добраться до моей ( моей ли?) квартиры, лечь на диван и скулить, накрывшись одеялом с головой, выплакивая очередную обиду. Вот только это уже не просто обида, это сама жизнь. Моя жизнь, которая утекала из меня с каждой слезинкой. У всего есть предел, у любви и жертвенности тоже. Так вот сейчас настал предел моей. Сейчас во мне умирала любящая Янка, готовая на все ради мужчины, который ее убил, который свое «я», как и всегда, поставил выше ее «мы». А она все равно молила сделать что-нибудь, корчилась во мне, просила. Потому что даже сейчас она ради него хотела жить.

И спустя четыре дня, за которые ни разу Олег не позвонил мне, я пошла на поводу ее слез. Подняла себя и твердо решила, что сегодня расставлю все точки над «i», ибо больше так не могу. Определенность никогда не причиняет боли. Боль причиняет лишь всякое «до» и «после». Поэтому я хочу взглянуть в любимые глаза и понять, могут ли сказанные в темноте слова быть правдой. Или для правды нужен лишь яркий свет?

Собираюсь тщательнейшим образом. Я сегодня должна быть безупречна. Зачем? Наверное, чтобы при встрече с Гладышевым чувствовать себя увереннее, чтобы хоть как-то поднять самооценку, хотя это такая глупость. Теперь уже абсолютно наплевать на все, именно поэтому я отправляюсь прямиком к нему в офис, и вызвав Людмилу, прошу передать, что жду ее начальника в кафе на втором этаже. Она узнает меня сразу, и ничего не спросив, лишь коротко кивает и уходит.

А я иду, занимаю место на своей Голгофе. Заказываю капучино и жду.

То, что Гладышев здесь, чувствую еще до того, как он подходит к моему столику. У любимых мужчин особая энергетика. Они как радиоволна, на которую ты идеально настроена, и словишь, стоит чуть появиться на горизонте.

Вот и я ловила, отсчитывая секунды, настраиваясь, чтобы достойно встретить взгляд голубых глаз. Встретила, создала видимость, а внутри все заныло от тоски. Сжимаю горячий стакан с кофе, обжигая ладони, приводя себя немного в чувство, пока он делает заказ.

–Ну, надеюсь, это что-то действительно серьезное, потому что у меня из-за тебя нарушились все планы, – не щадя, бьет он с первой же фразы.

–У меня из-за тебя нарушилась вся жизнь, но я, как видишь, не жалуюсь, – парирую с усмешкой, ставя кружку на стол, чтобы дрожащие руки не выдали моего волнения.

–А что ты делаешь?

–Констатирую факт! – спокойно, сжимая под столом кулаки так, что ладони саднит от впившихся в них ногтей. Гладышев лишь хмыкает.

–И что же настолько важное ты мне хочешь сообщить, что не может подождать до вечера? – иронично спрашивает он, вальяжно развалившись напротив.

– А что, мы должны были встретиться вечером? – язвлю, начиная, заводится.

–А разве сегодня не среда?

Это снисходительное замечание отдается острой болью во мне, от которой едва ли не задыхаюсь. Глаза начинает жечь от подступающих слез, но я глотаю колючий комок в горле, обдирая все нутро.

Смотрю на Гладышева, вкладывая в свой взгляд ту агонию, что раздирает меня на части.

–Ты издеваешься? – спрашиваю дрожащим от слез голосом.

–Почему? –невозмутимо пожимает плечами.

–Не прикидывайся! Что, бл*дь, за детские игры?! – закричала я, уже не сдерживая себя.

–Не ори! – рыкнул, подаваясь вперед.

–А ты не веди себя, как придурок! Думаешь, после всего мы вернемся к «средам и пятницам»?

–После какого «всего», Чайка? Ты что, всерьез думала, что что-то вдруг изменилось, только потому что я в очередной раз вытащил тебя – дуру из дерьма? – насмешливо интересуется, мастерски разыгрывая изумление.

–Какой же ты урод, Гладышев! Зачем тогда ты примчался ко мне в Рубцовск? – выплевываю, не в силах больше ходить вокруг да около.

–Пожалел. Не чужая же ты мне все –таки, – спокойно парирует, а у меня все обрывается внутри от боли.

–Зачем ты так?– тихо, не скрывая горечи.

– А зачем ты спрашиваешь, если не хочешь знать ответ?– зло, прожигая меня яростным взглядом.

–Потому что надеялась, что он будет иным!– кричу от обиды и унижения, глядя в эти бездушные глаза.