Кайрос

Секретарша кивнула и вышла. Красиво и бесшумно. Он потратил три года, чтобы научить ее так ходить. И еще полтора, чтобы она научилась красиво и бесшумно думать. Иногда он с ней спал. Она была в него влюблена и надеялась, что когда-нибудь Казус уйдет от жены. Казус не разубеждал: когда-нибудь – это все-таки надежда.

Через десять минут рядом с диваном появился поднос: кофе, бутерброды, пирожные, фрукты. Чуть больше, чем он просил, но без намека на фамильярность. Она знала, что через час-полтора он может попросить пирожные и фрукты. А так никто никому не будет мешать. Она – ему. Он – ей. Все честно. Пакт о ненападении. Ровно в шесть она покинет приемную, и он останется в офисе один. Янтарный поднос на стеклянной круглой столешнице странен и чужероден. Ровно до того момента, как в окно ударил луч заходящего солнца. Еда, посуда, стол – все вспыхнуло ярким светом, и почти тотчас же краски были остужены догорающим янтарем: и стол, и еда окрасились в мягкий золотистый цвет с красными проблесками. Все показалось настоящим. И сам Казус был в этот момент настоящим – из плоти и крови, нервов и сомнений.

17.30.

Руки Казуса дрожали, пока он наливал себе кофе. Дрожали губы, пока он делал первый глоток. С чашкой в руке подошел к зеркалу и взглянул на отражение. Старый испуганный человек, который сошел с ума. Вот как это бывает, оказывается: никаких тебе приступов, никаких смирительных рубашек: сознание больше не попадает в трафарет воли.

Знаешь, что сошел с ума, но ничего не меняется. По-прежнему ведешь размеренный образ жизни, встречаешься с людьми, спишь с женщинами, шутишь, ешь, спишь – и никто не замечает, что ты безумен. Право, это даже обидно: мир не заметил, что ты сошел с ума.

Казус вернулся к столу и включил компьютер, внимательно – строчку за строчкой – просмотрел ленту последних новостей. Так и есть. Ничего. До последнего момента была надежда, что это не он, Казус, а мир спятил. Надежды больше нет. Спятил он, Павел Сергеевич Казус. Еще несколько дней назад.

Достал дряхлую записную книжку с перепутанными страницами и вычеркнутыми именами – дань ностальгии. Долго искал телефон, потом, после недолгих колебаний, набрал номер.

– Добрый день. Могу я услышать Леонида Константиновича? Кто спрашивает? Как вам сказать… Мы с ним когда-то работали вместе, правда, недолго, но… Что? Умер? Когда? Сегодня? Простите…

Повесил трубку и, спохватившись, снова набрал номер.

– Великодушно извините, но когда умер Леонид Константинович? В котором часу?

Все сходится. Все было, и он свидетель. Он – свидетель смерти.

Если ты сошел с ума, надо пить кофе. Надо пить очень много кофе. Кофе – самый здравомыслящий напиток. Он делает ум крепче и жестче. Кофе заставляет думать. Думай, Казус, думай…

Час назад на Невском проспекте, возле Гостиного двора, Казус в толпе зевак смотрел, как приводили в действие приговор. Смертная казнь через отсечение головы. Мадам гильотина на российский лад. Зрители улюлюкали, притопывали на месте, пили горячий кофе. Тут же продавали пирожки и бутерброды. Чуть дальше торговали сувенирами: маленькие гильотинки для офиса, чуть больше – для садового интерьера.

Преступник – мужчина средних лет на деревянном помосте – дрожал то ли от страха, то ли от холода. На штанах расплывалось мокрое пятно. Руки и ноги были свободны, и он то и дело проводил руками по лысеющей голове.

Казус знал его. Как знал и всех предыдущих. Это было самое страшное – он знал их всех.

– За что его? – спросил Казус соседа.

– За то самое, – ответил сосед. – Чтоб неповадно было. Выпьешь?

Казус рассеянно приложился к железному горлышку и ободрал себе рот под гогот соседа. Уже третий раз он попадался на эту шутку.

Палач был без маски – пожилой усталый человек. В легкой итальянской дубленке. На шее красный шарф. На руках перчатки. Тоже красные. Казус впитывал эти детали, которые казались жизненно важными, словно без них вся сцена была пустышкой.

Палач поставил жертву на колени. Чуть подтолкнул вперед и знаком показал, как надо лечь.

Жертва виновато улыбнулась, и у Казуса сжало сердце от этой улыбки.

Палач поощрительно хлопнул жертву по плечу, на всякий случай проверил, правильно ли зафиксирована голова и шея.

Закинул шарф за спину, и сверкнуло стальное полотно.

Барабанный бой.

Женский крик.

Испуганный и восторженный.

Нож скользнул легко и играючи. Тело дернулось.

Корзина пошатнулась, приняла подношение.

Толпа хлынула вперед, чтобы разглядеть все в мельчайших подробностях. Щелчки телефонов и вспышки фотоаппаратов. Фото на память.

Пластиковые стаканчики из-под кофе, в которые капала остывающая кровь.