9
Сложно сказать, сколько времени в тот месяц провел Кай в постели. Вставая, лишь чтобы зажечь огонь и затолкать в себя что-нибудь из еды, он вновь ложился. Его не беспокоили, только Герда и соседи с первого этажа приходили порою проведать, считая, что он болеет после того, как искупался в озере.
Может быть, он и болел, но точно не поэтому. Его не тревожили ни плечо, ни простуда, и даже привычное ощущение холода вскоре вернулось. Была слабость, но, возможно, и она стала следствием усталости и переживаний. Последнюю неделю его жизни нельзя было назвать мирной.
Но мучило его иное – мысли. Назойливые, многочисленные, как стаи насекомых.
В те дни он понял: внутренние проблемы как чертов клубок с нитками, потянешь – и он начинает разматываться весь, а нить оказывается гораздо длиннее, чем ты предполагал. Воскрешая в памяти моменты прошлого, Кай видел: Дева Льда во многом права. И ему от самого себя становилось тошно. Эти мысли придавливали, рождали злость, больше на самого себя, чем на кого-либо другого. Кай всегда находил оправдания для своих поступков. И раньше ему казалось, что поступает он умно. Но, если бы Кай хотя бы пытался что-то изменить в своей жизни, это того бы стоило. А так – всего лишь молчание и малодушие.
После злости пришло ожесточение, но в какой-то момент, когда он почувствовал желание все изменить, оно стало сменяться уверенностью и спокойствием. Каю казалось, что он наконец-то обретает самого себя. В эти дни сердце его кололо все чаще. И вместе с этой слабой болью мысли становились еще яснее.
Так прошла зима, снег растаял, и первая зелень пробилась сквозь землю. Лишь тогда Кай вновь взялся за кисть, не в силах прикоснуться к ней ранее. Даже работа над фреской толком не сдвинулась с места. И картина со звездами пока была отставлена в сторону. В его комнате витал слабый дурманящий запах красок и скипидара. За прошедшие месяцы Кай обзавелся одной привычкой – замирать, задумчиво глядя в далекое небо. В этой тишине и размышлениях рождалось вдохновение. Он начал искать замысел для полотен всей своей жизни. И в этот раз это было не преувеличением.
Пока снег лежал на земле, порой Кай чувствовал, что за ним наблюдают. Особенно в ночи, когда на небо всходила луна. С приходом тепла окончательно ушли тревоги, но все же в смерти зимы ныне таилась непередаваемая грусть. Словно что-то потеряно им, и Кай может вновь этого не отыскать. С весною исчез и знак на его груди – от серебряного дерева на коже не осталось и следа. С каждым днем, когда распускались листья на ветках, просыпались фруктовые деревья и оживали кусты роз, Кая все чаще посещало чувство нереальности случившегося. Словно все пережитое этой зимой – лишь его грезы. И как бы странно это ни было, единственным доказательством правдивости произошедшего было серебряное потертое кольцо, подвешенное на цепочке, что он сорвал с тела мертвой Дорты. Поэтому Кай не мог от него избавиться и семье отдавать не желал, но уже по другой причине. Дорта была единственным ребенком, и, наблюдая за ее родителями, Кай понял, что лишь надежда на ее возвращение держала престарелую пару на ногах. Пока что он не был уверен, что желает вмешаться в их судьбу. Если после его действий они окажутся на кладбище Хальштатта…
Иногда незнание лучше знания.
Наконец, когда земля окончательно просохла, а дни начали радовать теплом, Кай отправился в соседний Линц с господином Хаконом и Гердой. В большом городе можно было купить редкие товары. Для Кая в первую очередь были важны пигменты – его запас красок истощился, да и не имелось нужных ему цветов – и ткань для холстов.
Долгое время они почти не разговаривали с Гердой. После случая на озере между ними словно появилась стена. Кай же был слишком занят собой, чтобы сразу заметить ситуацию, отчего отчуждение лишь вросло между ними, будто дерево, пустив корни. А после Кай не увидел причины, чтобы первым сделать шаг навстречу, как поступал всегда. Если Герда пожелает, они поговорят.