Кафка на пляже

– Человек в живого духа превращается… Есть же какой-то повод, причины… За этим всегда отрицательные эмоции, да? – спросил я.

– Нет оснований утверждать так на все сто. Однако насколько позволяют судить мои скудные знания и способности, духи почти всегда возникают из негатива. В большинстве случаев бурные эмоции у человека вызваны чем-то личным со знаком минус. Дух рождается из таких необузданных страстей как бы сам собой, непроизвольно. А вот чтобы люди обращались в духов во имя мира для человечества и торжества логики – таких примеров, к сожалению, нет.

– Ну а во имя любви?

Осима сел на стул и задумался.

– Трудный вопрос. Не знаю, как ответить. Могу лишь сказать, что ни разу с подобными случаями не сталкивался. Возьмем, к примеру, «Луну в тумане» [42], новеллу «Встреча в праздник хризантем». Читал?

– Нет.

– Эту книгу во второй половине периода Эдо написал Уэда Акинари. Действие происходит в «эпоху воюющих провинций» [43]. Уэда Акинари в каком-то смысле – писатель в стиле ретро, любитель поразмышлять о прошлом… В этой самой новелле подружились два самурая и поклялись быть друг другу братьями. Братство для самураев чрезвычайно важно, потому что дать такую клятву – это положить свою жизнь. Добровольно отдать ее за другого. Вот что это такое… Эти двое жили далеко друг от друга и находились на службе у разных господ. И один самурай сказал второму: «Что бы ни случилось, жди меня, когда расцветут хризантемы». «Хорошо, я готов, буду ждать», – ответил тот. Но в клане того друга, который обещал приехать, возникла какая-то заваруха, и его заключили под арест. Не разрешали выходить из дома. Письмо послать не мог. Так минуло лето, установилась осень и наступило время цветения хризантем. Самурай так и не смог исполнить своего обещания повидаться с другом. А обещание для самурая – превыше всего. Верность своему слову – дороже жизни. И тогда он сделал себе харакири, а его душа, преодолев дорогу в тысячу ри [44], навестила друга в его доме. Любуясь цветами хризантем, они наговорились вволю и на этом его земной путь окончился. Очень красивая вещь!

– Но ради того, чтобы стать духом, ему ведь пришлось умереть.

– Да, – сказал Осима. – Стать духом во имя верности, любви и дружбы страшно трудно, почти невозможно. Для этого надо жизнь отдать. Жертвуешь своей жизнью и превращаешься в призрака. А если такое у живого человека получается – это, насколько я знаю, по злобе. От отрицательных мыслей.

Я задумался.

– Но то, о чем ты говоришь, – когда человек становится духом во имя любви в положительном смысле, – может, тоже бывает. Так глубоко я этот вопрос не изучал. Хотя всякое бывает, – продолжал он. – Любовь – такая штука, способна мир перевернуть. Так что все может быть.

– Осима-сан, а вы когда-нибудь влюблялись?

Он изумленно посмотрел на меня.

– Ну даешь! Интересно же ты о людях думаешь! Я же не баобаб какой-нибудь. У меня ведь по жилам тоже кровь течет. И что такое любовь, знаю.

– Да я не в том смысле… – промямлил я и покраснел.

– Все понятно, – сказал Осима и мягко улыбнулся.

Он уехал, а я пошел к себе, включил стереосистему и поставил на вертушку «Кафку на пляже». Установил переключатель на сорок пять оборотов, опустил иглу на пластинку и, поглядывая на карточку со словами песни, стал слушать.

КАФКА НА ПЛЯЖЕ

Ты уходишь на край земли,
А я в жерле вулкана плачу,
И за дверью застыли в тени
Те слова, что уже ничего не значат.

Ты уснешь, и тени луна растворит,
С неба хлынет дождь шелковых рыбок,
А за окном камнями стоит
Караул солдат без слез и улыбок.

А на пляже Кафка сидит на стуле,
Смотрит, как мир качается:
Маятник влево, маятник вправо —
Сердца круг замыкается.
Лишь тень сфинкса с места не движется —
На ее острие сны твои нанижутся.

Девушка в морской глубине —
Голубые одежды струятся и пляшут —
Ищет камень от входа, стремится ко мне
И не сводит глаз с Кафки на пляже.

Я заводил пластинку три раза подряд, слушал и задавал себе вопрос: почему песня с такими словами была так популярна? Почему разошлось больше миллиона пластинок? Что в ней такого? Слова не особо замысловатые, но с каким-то символическим смыслом, я бы даже сказал – сюрреалистические. Не из тех, что сразу запомнишь и начнешь мурлыкать под нос. Но я слушал их, и с каждым разом они звучали все ближе, все притягательнее, вызывали отзвук в моем сердце. Странное ощущение… Слова складывались в образы, перерастали свой смысл, вставали передо мной, словно вырезанные из бумаги силуэты, которые оживали, начинали двигаться. Это происходило как во сне.