Кафка на пляже

На фотографии Саэки-сан девятнадцать. По сравнению с собой пятнадцатилетней она выглядела чуть более взрослой и зрелой. Может, лицо немного заострилось, хотя какие тут могут быть сравнения? Или исчезла легкая тревога. Но, в общем, в девятнадцать лет она была такой же, как в пятнадцать. Улыбалась той же улыбкой, какую я видел прошлой ночью, так же поддерживала рукой подбородок, наклоняла набок голову. В сегодняшней Саэки-сан были те же черты, та же аура, хотя, наверное, так и должно быть. Я узнавал в ней лицо и манеры девятнадцатилетней девушки и пятнадцатилетней девчонки. Правильные черты, волшебная отрешенность от действительности остались прежними. Фигура тоже почти не изменилась, подумал я с удовольствием.

Но было на этой фотографии и другое. Она четко запечатлела то, что с возрастом ушло навсегда. Саэки-сан больше не лучилась энергией, словно бы лишившись некой силы. Не эффектной, броской, не той, что выставляют напоказ. А естественного незамутненного порыва, прозрачного, как чистая вода, кипящая между скал, доходящего до самого сердца. В сидевшей за роялем девятнадцатилетней Саэки-сан эта сила сверкала особым блеском, била через край. Достаточно было взглянуть на ее улыбку, чтобы понять, какой ясный путь открывается ее светлой, ее счастливой душе. Эта улыбка напомнила мне пятнышко света, что отпечаталось на сетчатке: в кромешной тьме его нарисовал светлячок.

С конвертом в руках я присел на край кровати. Мыслей не было, время шло. Открыв глаза, я подошел к окну и набрал в грудь свежего воздуха. Ветер нес с собой запах моря, хозяйничал в сосновом бору. Прошлой ночью в этой комнате я видел пятнадцатилетнюю Саэки-сан. Конечно. Ошибки быть не могло. Разумеется, существует настоящая Саэки-сан – женщина за пятьдесят, которая реально живет в этом реальном мире. Сейчас она, должно быть, сидит за столом на втором этаже и работает. И я моту ее увидеть – достаточно выйти из комнаты и подняться по лестнице. Могу с ней поговорить. И тем не менее, я видел здесь ее призрак. Как сказал Осима, человек не может одновременно присутствовать в двух местах. Однако в определенных обстоятельствах такое возможно, Я убежден в этом. Бывает, и живой человек становится призраком.

И еще одна важная вещь… Меня тянуло к этому призраку. Не к нынешней Саэки-сан, что тут, рядом, а к той, навсегда ушедшей, которой пятнадцать. Тянуло очень сильно. Так сильно, что словами не объяснишь. Это факт, что ни говори. Может статься, никакой девчонки на самом деле и не существовало. Но сердце-то у меня есть, напоминает о себе мощными толчками в груди. И кровь, которой была перепачкана моя грудь в ту ночь, существовала тоже.

Когда до закрытия библиотеки оставалось несколько минут, я услышал, как сверху спускается Саэки-сан: на лестнице послышался привычный стук ее каблучков. От одного взгляда на нее у меня свело все мышцы и сердце прыгнуло к самым ушам – я увидел в Саэки-сан ту самую пятнадцатилетнюю девочку. Она тихонько спала где-то внутри, как погрузившийся в зимнюю спячку зверек.

Саэки-сан что-то спросила, но ответить я не смог. Даже смысла вопроса не понял. Его я, конечно, слышал, он вызвал колебания барабанных перепонок, через них передался в мозг и принял словесную форму, – но увязать эти слова со смыслом никак не получалось. Я растерялся, покраснел и забормотал что-то невразумительное. Хорошо хоть Осима пришел на помощь и ответил за меня. А я кивнул. Саэки-сан улыбнулась, попрощалась с нами и пошла на стоянку, откуда донеслось тарахтенье «гольфа». Машина отъехала. Осима остался помочь мне закрыть библиотеку.

– Ты случайно не влюбился? – спросил он. – Чего рассеянный такой?

Я не знал, как ответить, и, помолчав, спросил:

– Осима-сан, странный вопрос, наверное… А бывает так, чтобы живой человек стал призраком?

Наводивший порядок за стойкой Осима остановился и посмотрел на меня.

– Вопрос, конечно, интересный. Это в каком же смысле? В литературном, метафорическом, о сути человеческой души? Или вопрос более практический?

– Я больше в практическом смысле… – сказал я.

– То есть если предположить, что призрак реален?

– Вот-вот.

Осима снял очки, протер их платком и водрузил обратно.

– Это называется «дух мщения». Не знаю, как за границей, а в нашей литературе – довольно частый персонаж. Например, в «Повести о Гэндзи» полно таких духов. В эпоху Хэйан *, по крайней мере, в духовном мире живших в то время людей, человек в некоторых случаях, оставаясь живым, мог превращаться в призрака, перемещаться в пространстве, осуществлять свои замыслы и желания. Ты «Повесть о Гэндзи» читал?

Я покачал головой.