Кафешантан. Рассказы

Дубровина глухо рыдала. Она была нравственно разбита, она видела, что Рылеев почему-то рассвирепел и, как ревнивая женщина, понимала только, что Рылеев хочет оскорбить ее в присутствии ее соперницы. Помимо всего, перед ней главным образом стоял вопрос о разрыве с Рылеевым, и в этом состоял весь трагизм ее положения. Она не могла понять, чем руководится Рылеев, но близость разрыва, неизбежность разлуки были для нее ясны, и это повергало ее в отчаяние. Она чувствовала и сознавала, что Рылеев глубоко несправедлив к ней. Благодаря нахлынувшей на нее неожиданно, как вихрь, любви, она более, чем когда-либо, ощущала тягость своей специальности — развлекать и спаивать мужчин. Но теперь она стала чувствовать в себе силу вырваться из этого омута, который глубоко и сильно затягивает женщин со слабой волей. Между тем, раньше она не видала правильного и возможного выхода из кафешантана, за исключением случайности, играющей часто огромную роль в жизни человека. Рылеев своими частыми придирками, насмешками и презрительными намеками, исходившими от серьезного увлечения, заставил ее постепенно задуматься над своим положением омрачавшим ее отношения к любимому человеку, и это вело ее к известному нравственному обновлению. Ошеломленная и оскорбленная поведением Рылеева, унижавшего ее пред всеми и пред Де-Колье, торжествовавшей победу, Дубровина не оправдывалась и не защищалась. Наоборот, взрыв негодования был ему ответом. Дубровина захотела обидеть и задеть чем-либо Рылеева, глубоко, так, как он задел ее, и она инстинктивно затронула те же струны, которые заставляли Рылеева оскорблять ее.

— Вы кутите с певицами, я могу также гулять с кем хочу. Что-же — у вас Де-Колье, у меня губернатор, вы себе наслаждаетесь, а я себе. Я вам не запрещаю, нечего и требовать с меня. Вы полагаете, что я лучше вас не найду... Вице-губернатор лучше вас, порядочнее вас. Да, чтобы вы знали, значительно порядочнее. Он не унижает женщин, а вы — нехороший человек. Я вам ничего не сделала. Я могу кутить, делать, что хочу. Я вам не жена, и вы не имеете права так говорить со мною...

Вместо оправдания и смирения, чего ждал Рылеев, Дубровина оскорбила и унизила его так, как никто его не унижал. Она его, любимого человека, ставила ниже другого мужчины, которого он ненавидел уже за то, что он был с Дубровиной в кабинете. И вдруг, этот противный старик лучше его, Рылеева, и это все после клятв и выражений любви. Ничто сильнее не могло оскорбить Рылеева.

— Что-ж, — гордо и презрительно проговорил он, — дело вкуса, оставайтесь с вашим вице-губернатором, я не знал, что он вам так дорог, наплевать...

— Наплевать и мне, — воскликнула Дубровина, увлекаясь тем, что она сильно задела Рылеева, — я найду лучше вас, сколько хочу, не ваше дело, не воображайте так уж о себе...

Рылеева охватило бешенство от унижения, испытываемого им в учреждении, где все преклонялось перед ним, и от женщины, для которой он считал себя выше всех мужчин. Его возмутило бахвальство певицы. В нем было оскорблено самолюбие богатого кутилы и любовника. Не помня себя, он крикнул ей слово, грубое, оскорбительное для женщины, непечатное слово, означающее в народном выражении публичную женщину...

XIV.

Если бы бомба, вдруг разорвалась в толпе, она не произвела бы такого ошеломляющего впечатления, как это слово. Дубровина слабо вскрикнула, сразу выпрямилась, но сейчас же, закрыв лицо руками, опустилась и съежилась. Наступила тишина, будто совершилось что-то необыкновенно важное.

Дубровина отняла руку от лица, оно было бледно и томно, губы были белы...

— Так... — как бы недоумевающе прошептала она.— Так... Может быть, вы и правы, — с усилием проговорила она, — для всех я была ею, но только не для вас....

Ослабевшая, опираясь рукой о стену, она поплелась по коридору к кабинетам и скрылась там.

Рылеев страшно пожалел о том, что у него сорвалось это слово, но он продолжал стоять на месте, возбужденный и смущенный. После ухода Дубровиной, все зашумели. Он слышал возгласы порицания и негодования. Его все строго и без стеснения осуждали, даже Де-Колье заволновавшись, стала лепетать:

— Фи, фи, так разве можно...

На всех произвело громадное впечатление не столько услышанное грязное слово, а обстоятельства, при которых оно было сказано. Рылеев никогда так грубо не оскорблял женщин, потому что интеллигентные люди в кафешантанах редко произносят эти слова, чтобы не портить иллюзии. Затем, Дубровина не казалась такой женщиной, которую можно было бы так оскорблять. Но, главное, всех возмутило и озадачило то, что это оскорбил не гость певицу, что было-бы с пол-беды, а любовник свою возлюбленную. Вот что было самое важное. Все понимали, что Дубровина должна быть убита тем, что ее поклонник бросил ей позорную кличку в присутствии толпы, подруг и знакомых. Все жалели и сочувствовали ей. в особенности женщины. Они понимали, что женщина в состоянии выносить презрение, но только не презрение любимого человека.