Кадры решают все

– Посижу, конечно, – Лариса задумчиво помешала ложечкой в своей чашке, – но если вдруг ничего не получится?

– Скорее всего, и не получится, – вздохнула Настя.

– Лучше бы тебе о какой-нибудь нормальной работе подумать. А то что это – артистка? Вечерами дома нет, командировки по полгода… Сына не увидишь, как растет… И ради чего, Настенька? В звезды-то единицы только выходят.

Настя развела руками. Она сама себе это повторяла тысячу раз, но куда идти с дипломом театрального училища?

– Я, конечно, всегда готова понянчить Данечку, это мне в радость, но мало ли как дальше повернется… Вдруг поругаемся с тобой да ты меня выгонишь?

– Ларис, ну что ты такое говоришь! Как я могу с тобой поругаться, когда ты наша спасительница! Это я боюсь, как бы мы с Данилкой тебе не надоели.

– Не бойся, золотце! – Лариса потрепала ее по макушке. – Уж чего-чего, а этого точно не случится.

Настя улыбнулась и, прикрыв глаза, чтобы не видеть соблазнительной вазочки с конфетами, принялась слушать привычные речи Ларисы о том, как хорошо работать с детьми, вести театральный кружок во дворце пионеров, или даже устроиться в школу, преподавать музыку и со временем стать завучем по внеклассной работе, а это уже солидная должность. Конечно, зарплата не так, чтобы очень, и славу на этом поприще не стяжать, зато сама себе хозяйка, не зависишь от прихоти режиссеров, вечера все свободны, и сын на глазах.

«Все так, все так», – мысленно соглашалась Настя, бросая осторожные короткие взгляды в сторону телефона. Как она ждала, что ОН позвонит…

Наверное, надо самой набрать его номер. Он просто боится сделать первый шаг после того, как они расстались, он не знает, что она много думала и поняла, что он был прав. Он считает, что она его не простила, тогда как она сделала больше – осознала, что он ни в чем перед ней не виноват, это ей надо просить прощения. Он увидит, что Настя не взбалмошная дура, а верная и преданная женщина…

Допив чай, Настя занялась домашними делами, приготовила на завтра, отдельно для них с Ларисой, отдельно для сына, и до зеркального блеска надраила сантехнику пастой «Санита», соленый запах которой почему-то напоминал детство. Она старалась как можно больше работать по дому сама, чтобы Лариса, не дай бог, не подумала, что ее тут держат за прислугу.

Поздно вечером, уложив сына и сама собираясь спать, Настя не удержалась, достала из ящика письменного стола его фотографию и внимательно вгляделась в любимые глаза.

Ну и пусть это не настоящая фотография, а страница, вырезанная из «Советского экрана». Ведь, в конце концов, и то и то просто бумага.

– Ты увидишь, что я люблю тебя по-настоящему, – прошептала Настя, – я буду верна тебе, что бы ни случилось.

* * *

Сегодня Веру отпустили с работы чуть пораньше, так что бежать за сыном на продленку было еще рано, и она зашла домой выпить чаю и поплакать.

Бывает так, живешь-живешь, бредешь себе тихонечко к цели, преодолевая препятствие за препятствием, а потом вдруг раз, и все. Внезапно обнаруживаешь, что пинки судьбы сломали тебе ноги, а ворох невзгод на горбу придавил так, что не подняться. Выхода нет, и помощи ждать неоткуда.

В такие минуты душу заливает тяжелая свинцовая тоска, и, если не хочешь, чтоб она тебя задушила, надо отплакаться, откричаться. Хотя бы самой себе, если никому другому нет до тебя дела.

Было так плохо, что слезы не шли, только сухое колючее всхлипывание. Вера зачем-то сделала себе бутерброд с вареньем, но руки дрожали, и она уронила бутерброд на пол. Конечно, он упал черникой вниз, синие брызги разнеслись по всему полу, задело даже белую пластиковую дверцу буфета. Вера опустилась на колени вытирать, и тут наконец тоска нашла выход.

– Господи, за что, за что! – закричала Вера, сжимая голову ладонями.

Она не верила ни в какого бога, но, похоже, специально для нее мир изменил своим естественно-научным законам и изобрел неумолимую и жестокую судьбу.

– За что ты меня так ненавидишь? Что я сделала не так? – выла она, раскачиваясь.

Вера понимала, что выглядит сейчас отвратительно, но не могла остановиться. Она заслужила хоть эту маленькую передышку – поплакать минуту наедине с собой, когда никто ее не видит.

– За что, за что, – повторяла Вера, обращаясь к безжалостной судьбе, которая других ласкает и щедро одаривает, а у нее отнимает даже те жалкие крохи, которые она выстрадала, выцарапала голыми руками из глухой стены равнодушия, отвоевала у враждебного мира.

И так ведь было с самого рождения, будто бог или судьба, или кто там есть наверху, пустив ее в мир, ухмыльнулся: «Тэк-с, ну-ка поглядим, как эта девчонка будет барахтаться одна, без помощи и поддержки». И устроился поудобнее на диване перед своим райским (или адским?) теликом, смотреть комедию под названием «Верина жизнь», подкидывая ей неприятностей, когда сюжет становился скучноват.