Качели судьбы

Ещё в памятный, самый первый разговор, когда кагэбист стал стращать Вадика тюрьмой и матёрыми насильниками, парень и в самом деле испугался. Он очень легко смог представить, что с ним может сделать орда грубых уголовников. Представить не абстрактно, поскольку уже приобщился к однополому сексу. Однажды после посиделок у Аркаши Жирова он возвращался домой вместе с Борюней Шевелевым — всеобщим любимцем, мальчиком с ласковыми глазами и обволакивающим голосом. И тот сказал: «Родители мои в разъездах, а мне так одиноко дома. Зайдём, Вадик? Я сделаю отличный глинтвейн. Ты такой мужественный, сильный, с тобой уютно…» Слова-то какие, Господи, словно девушке говорит. Вадик, как и все в компании, поговаривал, что Борюня педик, но как-то всё это казалось несерьёзным. А тут вдруг в паху стало горячо, голова закружилась, и он пошёл… Но то ведь был Борюня — нежный, женственный, изощрённый. А в тюрьме… О, нет! Это страшно!

Впрочем, Вадик не собирался совсем переключаться на мальчиков. Так, для разнообразия. Понятие того, что настоящий мужчина имеет дело с женщинами, было крепко вбито в его голову. Правда, жизнь вносила свои коррективы: с девчонками у него получалось всё хуже и хуже. Всё чаще он навёрстывал своё только в воображении, в розовом тумане…

ГЛАВА 27

Новое время налетело, как гигантская волна. Захлёбываясь, отчаянно выгребая и отплёвываясь, люди тем не менее пьянели от неведомых доныне понятий и ощущений. Гласность, перестройка, новое мышление, реформа, рынок!.. И, как это бывает в естественной природе, так случилось и в природе общественной жизни: на гребне своём волна несла пену.

Вадим Романович Лесняк стремительно стал самым популярным человеком в городе. Изгой прежнего режима, он, конечно же, был ярым демократом и реформатором. Без него, прекрасного оратора, практически не проходил ни один митинг. И депутатом в Верховный Совет он был избран легко, на «ура!». А потом так же легко сложил свои депутатские полномочия, чтобы принять новую должность — из рук «Самого». И это уже по-настоящему мощно. И очень перспективно.

Никто, конечно, не догадывался о разговоре на «конспиративной» квартире — последнем разговоре на последней встрече. Кагэбист — их за последние годы сменилось несколько, но все были корректны, спокойны, властны, — сказал ему:

— Пока, Вадим Романович, встречаться не будем. Вы отлично вживаетесь в новую ситуацию, продолжайте это делать. Считайте, что выполняете наше особое задание, пробирайтесь в верха новой власти. И что бы там ни говорилось и ни писалось в нынешней свободной прессе, будьте уверены: наша организация сумеет постоять за себя, и за своих лучших агентов. А счёт ваш в банке будет, как и раньше, пополняться.

Внешне у Вадима всё складывалось прекрасно. Года через три после этого разговора он был уже крупным политическим деятелем, популярным и авторитетным. А в душе — в душе у него клубились переплетённые и запутанные чувства. Ненависть к новой власти: она разрушила его устойчивый и спокойный мир, где всё было ясно и привычно. Но, ненавидя, он всё больше вживался в новые обстоятельства. Они давали ему невероятные возможности — власть и деньги. Большие деньги! Он уже был акционером нескольких коммерческих банков, учредителем трёх совместных с зарубежными фирмами предприятий. Гонцы приходили к нему сами, сами предлагали. Он просто соглашался. И деньги текли таким потоком, что ручеёк кагэбистских взносов казался жалким. Но, в то же время, Лесняк не был уверен, что «контора» не имеет отношения к этому бурному денежному потоку. Он ведь их агент и выполняет задание — ни на день Вадим об этом не забывал. Знать это было и сладко, и страшно. И с каждым днём страшнее. Ведь в журналах и газетах открывались такие тайны КГБ, о которых, казалось, никто никогда не узнает. Становились доступны архивы. Всё чаще журналисты писали о том, что вот-вот начнут публиковать списки агентов… Но, может, все эти слухи тоже исходили из «конторы» и имели тайную цель? Душа Вадима разрывалась от непонимания и растущего страха. И вот тогда на его пути вновь стала попадаться Тополёва — случайно или нет?

Однажды на митинге, когда он пламенно разоблачал уже почти опальных коммунистов и кагэбистов, он увидел её. Лариса стояла в первых рядах и смотрела на него знакомым насмешливым взглядом. Он испугался, с трудом закончил, скомкав, свою речь. И увидал, что когда начал говорить следующий оратор, она спокойно выбралась из толпы и ушла.