Северный вокзал встретил нас радушно. Толпы пассажиров все вытекали и вытекали из вагонов, словно пол-Сибири приехало поездом в этот город. Причем, покинув перрон, людской поток вовсе не распространялся по всему городу, а стекался в одну ужасающую очередь, похожую на хвост гигантской рептилии. Я пожала плечами, мало ли, может, на экскурсию ребята собрались, и вежливо поинтересовалась у пожилой француженки, где тут стоянка такси? Старушка сделала большие глаза и показала на хвост.
За то время, пока мы ждали своей очереди, можно было пешком дойти от Бранденбургских ворот до Лувра. Вокруг, как лошади, стояли и досыпали свое клерки и красотки. Когда к нам подрулило наше такси, мне показалось, что краше этой помятой «Тойоты» я в жизни машины не видела. Я уже грезила горячей ванной и свежим завтраком, как вдруг выяснилось, что все самое интересное только начинается. На предложение отвезти нас по такому-то адресу в такую-то гостиницу, шофер, матерый араб, сильно удивился. Оказалось, что такого адреса на парижской карте не существует. Мы переглянулись, порылись в бумажках и дали ему телефон гостиницы. Араб набрал номер, но, судя по тому, как он надулся после непродолжительного разговора, его по громкой связи явно послали далеко и надолго. «Нет гостиницы по этому адресу, а по телефону мне только что сказали, что я тупой ублюдок и чтобы больше никогда туда не звонил, – мрачно резюмировал таксист, – так куда вас везти?» Судя по его разобиженному лицу, меньше всего он хотел вот так катать нас по Парижу.
Мимо проносились мои любимые мосты и скверы, а я вспоминала лицо той немецкой жабы, с которой сцепилась на вокзале в Берлине. Не знаю, какие у нее были счеты с Россией или молодыми не самыми уродливыми женщинами, но она просто измывалась надо мной, пока мы заказывали эту чертову гостиницу. Она не знала, сколько звезд у отеля, где он находится, выходят ли окна во двор или на улицу, есть ли в номере кабельное телевидение и на что рассчитывать – на душ или ванну. Она на все четко шпарила свое раздраженное «моя не знать!» и так посмотрела на мужчину, когда у того зазвенел мобильный, словно он был инициатором возведения новой стены посреди Берлина. «Вот сучка, – думала я, любуясь фасадами Дворца Инвалидов, – как же она там ликует, представляя себе наши растерянные лица!»
В конце концов мы нашли гостиницу. Бесцветный пансион на левом берегу Сены. Мне было плевать на качество предложенных удобств, но я зареклась таким образом заказывать себе жилье. Но то, что случилось через час после нашего триумфального заселения, заставило меня забыть все передряги.
Мы сбросили багаж, почистили перья, хлебнули кофе и побрели по городу, обнимаясь со знакомыми углами и перекрестками. Вскоре мы уже чаевничали на Елисейских полях, умиротворенно поглядывая на мельтешащих пешеходов и лоснящиеся витрины. Звонок из Москвы отвлек меня от блаженства. Старый приятель-режиссер, вынашивающий пламенную мечту снять кино ни много ни мало с Фанни Ардан в главной роли, был крайне раздосадован тем, что я не корплю над сценарием, но воодушевлен тем, что я болтаюсь по Парижу. «Внимательнее там, – совершенно серьезно сказал энтузиаст своего дела, – ОНА живет в Париже!» Я успокоила бедолагу, пообещав, что когда Фанни Ардан поймает для меня такси, я обязательно предложу ей роль в еще не оформившемся в природе проекте и шепну на ушко, что уже написала три гениальные реплики для ее героини. Мы с любимым посмеялись, расплатились, прогулялись по авеню Жоржа Пятого вниз к Сене, уселись в кафе на площади Альма, и тут… клянусь! На обочине прямо перед нашим столиком встала… госпожа Фанни Ардан собственной персоной!!!
Я онемела. Подобный эпизод невозможно вписать ни в один сюжет, публика просто в порошок сотрет, вполне резонно упрекая в неправдоподобии. Но – хотите верьте, хотите нет – в трех метрах от нас стояла собственной персоной красавица актриса. Я пожирала ее глазами, пока мужчина, проявляя изворотливость речного угря, снимал ее из-под стола на все возможные носители.
Понимая, что вскоре мираж рассеется, я позвонила в Москву. Видимо, в тот день мы все организовали кружок сумасшедших – мадемуазель Ардан тоже странно себя вела, держала перед глазами какую-то тетрадку и что-то бормотала себе под нос (наверное, роль разучивала), – но все рекорды грохнул режиссер. После моего первого дрожащего: «Алло?..» он мигом все понял и заорал так, что у парижских голубей сердца порвало в клочья: «Так! Встала! Быстро! Я сказал! Беги! Говори! Кино! Она! Главная роль! Россия! Матушка!»
Слава богу, в тот момент к Фанни Ардан подрулил крошечный «Смарт», а вовсе не персональный самолет, как мы думали, и, ловко забравшись внутрь, несмотря на самую узкую юбку в мире, звезда укатила. Я представила себе, какую травму нанесла бы ее психике, если произнесла хотя бы половину того текста, что мне набросал знакомый. Да ее просто судьба сберегла!