Каббалист с Восточного Бродвея

Поднялся радостный гвалт; все, толкаясь, кинулись к нему. Циля чуть не опрокинула горшок с кашей. Девочки повисли на нем, осыпая его поцелуями. В соседней комнате пронзительно заверещал попугай, очевидно узнав голос хозяина. Едва Вульф-Бер прикоснулся губами к Цилиным губам, его охватило желание. Он целовал и целовал ее и никак не мог оторваться. Маша с Анкой дрались за него. Чуть погодя он открыл саквояж и достал подарки, что вызвало новую бурю радости. Потом Вульф-Бер пошел в комнату поздороваться с попугаем. Птица, сидевшая на одной ножке на клетке, взмахнула крыльями и опустилась ему на плечо. Вульф-Бер поцеловал попугая в клюв и дал ему крендель, который специально купил ему в подарок в Люблине. Попугай сменил свои зимние перышки на новые — яркие-преяркие.

— Папа, папа, папа! — проскрипела птица.

— Скажи: я люблю папу!

— Люблю, люблю, люблю!

Все хорошо. Тревожиться не о чем. Вульф-Бер окинул дом хозяйским взглядом. Все сияло: пол, медные сковородки над печкой, латунный самовар. По традиции каждый год перед Песахом полагалось белить стены, но он не видел ни единого пятнышка.

— Лучшей жены во всем мире не сыщешь, — сказал он вслух.

Сидя в экипаже, он чувствовал себя разбитым и невыспавшимся. А сейчас всю усталость как рукой сняло. Циля принесла ему печенье и рюмку вишневки.

Когда они с Цилей остались в комнате одни, она спросила его, сверкнув глазами:

— Ну, как все прошло?

— Пока у меня есть ты, все идет хорошо, — смущенно ответил Вульф-Бер, стыдившийся своего ремесла.

Обычно Циля не задавала ему лишних вопросов, да и сам он редко что-нибудь рассказывал. Со временем она, похоже, примирилась с его способом заработка. Вульф-Бер заговорил о новых нарядах для нее и дочерей. Циля сомневалась, что какой-нибудь портной примет заказ — ведь Песах уже совсем близко. Тем не менее они решили, что она пройдется по магазинчикам, торгующим тканями, и что-нибудь подберет. Циле нравилось делать покупки. Вульф-Бер вручил ей пачку банкнот, и она ушла, прихватив с собой детей. Они договорились, что заодно она погасит долги. А Вульф-Бер прилег на диван отдохнуть. Он знал, что Циля приготовит праздничный ужин, и ему хотелось быть бодрым. Он мгновенно уснул, и ему приснилось, что он в Люблине. Он мылся в корыте в тесном грязном закутке. От его тела исходил дурной запах. Он снова был дубильщиком. Открылась дверь, и в комнату, где он мылся, всунулось чумазое лицо какой-то женщины в растрепанном парике. «Сколько можно мыться? — раздраженно сказала она. — Уже время седера!» Вульф-Бер вздрогнул и проснулся. Что за ерунда? Он чувствовал горечь во рту. Сновиденье было удивительно ярким, В ноздрях у него так и стоял отвратительный запах необработанной кожи. Вульф-Бер вытащил из нагрудного кармана гаванскую сигару, подарок русского, у которого он выиграл сто пятьдесят рублей в карты. Вообще-то Вульф-Бер не курил сигар. Он сворачивал папироски, но сейчас ему захотелось попробовать сигару, стоившую целую полтину. Он вспомнил, что когда-то купил себе янтарный сигарный мундштук с золотым ободком. Если уж курить сигару, то по всем правилам.