К востоку от Эдема. Том 1

— Времени было достаточно. Я вот о чем хочу тебя спросить. Та мерзость заглушила в памяти все предыдущее… Она была очень красивая?

— Для тебя — да. Потому что ты сам создал ее образ. Ты вряд ли хоть раз видел ее настоящую — только этот образ.

— Знать бы, кто она, что она, — задумчиво проговорил Адам. — Раньше мне и любопытно не было — и так было хорошо.

— А теперь любопытно?

Адам опустил глаза.

— Тут не любопытство. Хочется знать, какая в моих сыновьях кровь. Вот вырастут, и я же буду ждать от них чего-то дурного.

— Будешь. Но имей в виду: не кровь их, а твое подозрение может взрастить в них зло. Они будут такими, какими ты их ожидаешь увидеть.

— Но кровь, которая в них…

— Я не слишком верю в кровь, — сказал Самюэл. По-моему, когда обнаруживаешь в своих детях зло или добро, все оно самим тобою же посеяно в них уже после рождения на свет.

— Нельзя из свиньи сделать скаковую лошадь.

— Нельзя, — сказал Самюэл. — Но можно сделать очень быстроногую свинью.

— Никто из здешних с тобой не согласится. Даже миссис Гамильтон.

— Это верно. Жена-то рьяней всех оспорит; я ей такого и говорить не стану, чтоб не обрушить на себя гром ее несогласия. Она подминает меня во всех спорах, и возражать ей — значит оскорблять ее. Славная она женщина, но обхожденье с ней — целая наука. Вернемся-ка лучше к мальвам.

— Налить тебе еще?

— Налей, спасибо. Имена — это тайна великая. Я так и не пойму, то ли имя приноравливается к ребенку, то ли само меняет этого ребенка. Но в одном можешь быть уверен — если человеку дают кличку, значит, имя выбрали ему не то. Как ты смотришь на обычные имена — Джон, Джеймс — или, скажем, Карл?

Взгляд Адама был обращен на сыновей, и при слове «Карл» показалось ему, что из глаз одного близнеца глянул на него брат. Адам нагнулся ближе к малышам.

— Ты чего? — спросил Самюэл.

— Да ведь они несхожи! Они совсем разные! — воскликнул Адам.

— Конечно, разные. Разнояйцевые близнецы.

— Вот этот на моего брата похож. Я только сейчас заметил. А другой — похож он на меня?

— Оба на тебя по-разному похожи. В лице с самого начала заложен весь будущий вид.

— Теперь уж не так бьет в глаза, — сказал Адам. Но на минуту точно брат привиделся.

— Может, вот так и являются призраки, — заметил Самюэл.

Ли принес на стол обеденную посуду.

— А у китайцев призраки бывают? — спросил Самюэл.

— Миллионы, — сказал Ли. — Их у нас больше, чем живых. В Китае, по-моему, ничто не умирает. Теснота великая. Так мне по крайней мере показалось в мой приезд туда.

— Садись, Ли, — сказал Самюэл. — Мы имена подбираем.

— У меня куры жарятся. Скоро будут готовы, — сказал Ли.

Адам поднял на него взгляд — потеплевший, смягченный.

— Выпей с нами, Ли.

— Я на кухне свою уцзяпи потягиваю. — И с этими словами Ли ушел в дом.

Самюэл наклонился, посадил одного близнеца себе на колени.

— А ты возьми другого, — сказал он Адаму. — Надо их рассмотреть — может, сами нам подскажут имя.

Адам неумело поднял второго малыша.

— Сходство в них вроде бы есть, пока не вглядишься поближе, — сказал он. — У этого глаза круглей.

— И голова круглей, и уши больше, — прибавил Самюэл. — А этот, что у меня, он… он нацеленной как бы. Пойдет дальше, хоть, может, и не так высоко поднимется. И темнее будет волосом и кожей. Хитер будет, по-моему, а хитрость — ограниченье уму. Хитрость уводит человека от прямых поступков. Гляди, как он прочно сидит. Он скороспелей, развитей того. Даже странно, какие они разные, когда вглядишься!

Лицо Адама раскрывалось и светлело, точно наконец он выплыл на поверхность. А малыш потянулся к поднятому отцовскому пальцу и, промахнувшись, чуть не упал с колен.

— Тпру! — сказал Адам. — Полегче. Падать не годится.

— Будет ошибкой назвать их по тем свойствам, что мы в них, как нам кажется, приметили, — сказал Самюэл. Можно и ошибиться, крепко ошибиться. Пожалуй, лучше дать им имя как высокую цель жизни — имя, которое им надо оправдать. Сам я назван в честь человека, кого позвал по имени сам Господь Бог, и я всю жизнь жду зова. И раза два послышалось мне, будто кличут, но смутно, неясно послышалось.

Придерживая сына за плечико, Адам дотянулся до бутылки, налил в оба стакана.

— Спасибо тебе, Самюэл, что приехал, — сказал он. И даже за ученье кулаком, хоть и непривычно за это благодарить.

— А мне было непривычно учить таким путем. Лиза ни за что не поверит, и я ей не скажу. Непризнанная правда способна человеку повредить хуже всякой лжи. Нужна большая храбрость, чтобы отстаивать правду, какую время наше не приемлет. За это карают, и карой обычно бывает распятие. А я не настолько храбр.

— Я не раз удивлялся, что человек твоих познаний копается на тощей пустоши.

— А потому что нету во мне храбрости, — ответил Самюэл. — Никогда я не решался брать всю великую ответственность. Пусть Господь не воззвал ко мне, но я сам мог бы воззвать к Нему, а не решился. Вот в этом разница между величием и заурядностью. Немощь моя обычна средь людей. И человеку заурядному приятно знать, что ничего, пожалуй, нет на свете сиротливей величия.

— Наверно, разные бывают степени величия, — проговорил Адам.