К вам идет почтальон

Город уже скрылся за перевалом, а Скобе мчал меня всё дальше. Поднялся каменный хребет и волной двинулся нам навстречу. Приближаясь, он вырастал и всё яснее показывал нам свои расщелины и осыпи. Вот мы въехали в его тень. Солнце ушло за гребень хребта, и весь он был черен, только на вершинах его играло дневное сияние. Дорога вонзилась в хребет и рассекла его, а за ним открылась широкая-широкая долина. Справа ее подковой охватывали горы, а слева лежало море — очень светлое, спокойное и пустынное. Ни парохода, ни кошеля бревен, ни лодки — ничего не видно на поверхности. Точки рифов, выступающие кое-где, иной мог бы принять издали за лодки, но только не я. Я-то знаю эти камни наперечет.

Я скажу вам, что за скалами, на берегу реки, отсюда невидимой: там звонница полуразрушенной церкви, и вон торчит острие шпиля. И темные, обгорелые квадраты фундаментов, трубы — остатки домов.

Это Сельдяная бухта. А долина называется Роммендаль. В числе тех слов, которые нельзя произнести без отвращения, — таких, как «фашист», «свастика», — есть и «Роммендаль». Немецкий аэродром Роммендаль. Конечно, до войны это название означало совсем другое. Оно вызывало часто веселую улыбку, — да, улыбку, потому что трудно было отыскать во всей провинции более красивую долину. Недаром молодежь стекалась сюда в праздничные дни — жечь костры и плясать в белые летние ночи, в теплые ночи, когда серебряное зеркальце озера Роммен до утра остается чистым, свободным от малейшего пятнышка тумана. У самого озера стояла деревня Роммен, и жители ее считались счастливцами: ведь горы поблизости невысокие, и поэтому солнце туда входило раньше, чем в другие долины, и уходило позже. Немцы снесли дома, а землю разровняли, утрамбовали для своих самолетов. Никогда я не забуду, как выли немецкие самолеты. Они разлетались каждое утро, как коршуны из гнезда, и носились над горами, высматривая партизан. Эрик, помню, допытывался у взрослых: можно ли подбить бомбардировщик из охотничьего ружья, спрятанного у нас под амбаром, и в какое место надо угодить зарядом крупной дроби. Нередко до нашей Сельдяной бухты доносился грохот фашистских бомб, рвавшихся в горах.

Плуг до сих пор не переворачивает землю в Роммендале. На аэродром везут бомбы. Нет деревни Роммен, нет и нашей Сельдяной бухты. Долина мертва, безлюдна. Жизнь не вернулась сюда. Или, действительно, дело идет к новой войне?

В памяти возникла обрюзгшая физиономия мистера Харта. Мне стало не по себе. И, странное дело, я вдруг почувствовал досаду на Арвида Скобе, припавшего к рулю. Зачем он завез меня сюда? Что ему от меня нужно?

Он повернул назад, и каменная волна снова загородила долину.

Вблизи города он убавил скорость и сказал, что у острова Торн лов на днях прекращается, — там будет запретная зона. Я ответил, что мне это известно. Скобе пожал плечами:

— Суровая необходимость заставляет, Рагнар. Жестокая, суровая необходимость.

Я молчал. Я не знал, что он приступает к самой сути.

— Бибер намерен наладить дальние промыслы. Отказаться от Торна и не получить ничего взамен — это же катастрофа. Катастрофа для тысячи людей.

— Что верно, то верно, — отозвался я. — Я, откровенно говоря, подумывал — не связать ли мне пожитки и не поискать ли удачи в другом месте.

— Подожди. Для тебя есть одна работа.

— Серьезно, господин доктор? Кому же понадобился старик Ларсен, интересно!

Скобе повел машину еще медленнее. Значит, мы доехали до самого главного, решил я.

— Ты ведь плавал однажды с научной экспедицией, Рагнар. В каком это было году?

— В тридцать пятом, — сказал я.

Мы избороздили тогда всё море — я, профессор Бамберг и два его помощника. Мой «Ориноко» они превратили в лабораторию, заставили разной стеклянной посудой, микроскопами. Я был капитаном экспедиции и еще тралмейстером, — мы приладили небольшой трал, чтобы доставать нужные профессору образцы рыб и прочих тварей. Жаль, ему мало выдали денег на экспедицию и он не успел изучить все места нереста и нагула. Если теперь решено продолжить то, что тогда начали, что ж, в добрый час, я готов. Наш Генри Бибер, верно, побогаче того столичного института, где служил профессор Бамберг. Захочет, так доведет экспедицию до конца.

— Бибер ассигнует крупные средства, — сказал Арвид. — Дело будет поставлено солидно. Рыбакам тесно, Рагнар, необходимы новые угодья.

Мы двигались по городской улице, прохожие останавливались, завидев машину бургомистра, и провожали ее глазами.

— Коли действовать, так сейчас же. Осень на носу, — сказал я. — Пока дни не слишком укоротились, море не очень злое, и начали бы. Какие планы у Бибера? Ему ведь не всегда можно верить, господин доктор, сколько лет он собирается поставить новые машины на своем консервном заводе.

Но Арвид заверил меня, что на этот раз Бибер не намерен бросать слова на ветер.

— Экспедиция состоится. Мы с Бибером обдумали этот вопрос и пришли к одному: лучшего корабля, чем твой, для нее нет. И лучшего шкипера нет.

Вот что сказал Арвид Скобе! Однако я решил еще раз прощупать почву и возразил: