К судьбе лицом

Трон Афродиты легок, воздушен, парит. А рядом золотая раскоряка пристроилась: приползла из угла поглазеть на красоту. На себя Гефест работы пожалел: сделал добротно, удобно, чтобы искалеченные ноги не болели. Только на украшения не расщедрился, вот и вышло – кресло, ни дать ни взять.

– Ты говорил – Гефест на Олимпе?

– Да, во дворце у себя. Женушка где-то на любимом Кипре, а он ей сюрприз готовит: вековщина свадьбы скоро. Позвать его?

– Нет. Предложи ему выпить.

Я не смотрел на последний трон. Трон, установленный последним. Знал, что он опутан виноградной лозой, что подлокотниками служат две еловые шишки… Пусть что угодно служит подлокотниками.

– Выпить?! Так я ж не Дионис – пить в такой момент. Да и потом, Гефест, когда выпьет, да еще про Прометея вспомнит – он вообще себя забывает, такое творит… – смолк. С размаху саданул себя кулаком. Солидно так, по-божественному. – Понял, Владыка. Где мне вас встретить?

– Во внутреннем дворе. Колесницу они будут поднимать оттуда.

– Лечу сейчас, – Гермес прищелкнул по полу подошвами сандалий и скрылся за дверью в противоположной стене.

Пламя в выложенном драгоценными камнями очаге пылало золотом. Холодные искры с фальшивым шипением разбивались об изумруды и сапфиры.

Я повернулся спиной к холодному огню и последнему, увитому лозой трону. Шагнул за двери.

В коридорах было пусто и тоже холодно, несмотря на чудесные светильники из осколков колесницы Гелиоса. Одиноко высились статуи – следы давних подвигов. На лестнице второго этажа в объятиях друг друга спали две нимфы – переплелись, смешали светлые и русые пряди. Да не могла же Гера и впрямь… или обошлось без него, нашла другой способ? Ладно, позже подумаю.

Постоял, поразмыслил, повернул к таламу.

Супружеское ложе – точно не то место, где будут искать Зевса. Ведь все знают, что Громовержец предпочитает весело проводить время в компании многочисленных любовниц.

Дверь в спальню оказалась запертой изнутри на мудреную щеколду – смешное препятствие!

Зевс к очередной избраннице золотым дождем проливался, а Владыка подземный что – огнем в комнату не пролезет?!

Пламя в очаге полыхнуло ярко, багрово, когда я сделал из него шаг в комнату, за описание которой любой аэд позволил бы с себя кожу содрать.

Правда, описывать особо и нечего.

Ну, пышно отделана, ну, стены в розовом мраморе. Ковры по стенам – руки Афины. Промахос не разменивалась, на центральном выткала историю знакомства Геры и Зевса, на крайних, – их свадьбу. Гея дарит золотые яблочки внучке. На лице у Геи – ехиднейшая мина, какую только Афина вообразить и может.

Стена над изголовьем украшена убором из павлиньих перьев. Священные птицы Геры сильно облысели. Само ложе – конечно, работы Гефеста, широкое, как арена для кулачного боя, так что непонятно – собирался на нем Громовержец любить жену или убираться от нее подальше.

Посреди ложа, богатырски раскинув руки…

Аэдам – лживым летописцам, на такое бы лучше не смотреть.

Потому что вот оно – воплощенное величие. Храпит ничком, слегка приоткрыв рот. Голова повернута набок, прядь волос свесилась на лицо и приподнимается от каждого нового всхрапа. Набедренная повязка совсем уползла, и эгидодержавная задница гордо светит на весь талам. Тончайшие белые простыни скомканы, легчайшие бирюзовые одеяла отброшены, и кажется, что Громовержец утопает в пене волн.

А рядом – Гера, в роли нереиды, подобравшей утопающего. Сидит с черепаховым гребнем, в простом белом пеплосе и с распущенными волосами. Кудри мужу чешет. Напевает под нос памятную песню прях. Образцовая супруга.

Правда, муженек-то обмотан цепями, что самую малость портит картину. А в руках у Геры не только гребень. Еще тонкий серебряный кинжал, лезвие смазано жирным, желтым.

– Ты глупец, Гермес, – Волоокая говорила, не отводя взгляд от гребня. – Даже несмотря на то, что теперь умеешь ходить сквозь пламя. Научился у подземного дядьки? Жаль, это не прибавило тебе ума. Видишь лезвие? Оно отравлено. Это хороший яд, я взяла его у Ехидны. Даже бессмертному одной царапины хватит, чтобы мучиться. Долго мучиться, пока не найдет противоядие. Если ты подойдешь, чтобы освободить его – я тебя оцарапаю. Невидимость от этого не спасёт.

Мечтательно улыбаясь, погружала гребень в кудри Зевса. Нежно, стараясь не дернуть. Наверное, он не давал ей расчесывать ему волосы – куда! пора к другим увлечениям или делами заниматься! Вот, теперь восполняет.

А на потолке, над кроватью притаилась тонкая золотая сеть. Поспорить могу – та самая, которой Гефест как-то поймал Ареса с Афродитой. Стоит дотронуться до оков на Громовержце – и сеть послушается молчаливой команды Геры, поймает незадачливого племянника-воришку…

– Что же ты молчишь, Хитроумный? Я знаю, ты здесь. Я ведь владею очагами.

– Жаль, – сказал я, в два шага приближаясь к ней, – что это не прибавило тебе ума.

Она глухо охнула, развернулась, бессознательно и резко махнула кинжалом.

Я сжал ладонь вокруг отравленного лезвия и дернул. Кинжал взрезал руку, но остался у меня.

Гера, прикрывая себе рот, чтобы не закричать, с ногами заползла на кровать и отползала все дальше.