К строевой - годен!

Вываливаясь около ворот парка из кабины, Юра улыбался. Вошел в кунг. Натоплено, аж жарко. На топчане развалился клювоносый Кобзев.

– Здоров, ну и погодка.

– Да, – Мудрецкий плюхнулся на стул. – Толкать пришлось.

– Все, расписывайся в журнале, я сваливаю.

Мудрецкий молча расписался.

– Готово.

– Отлично. Счастливо подежурить.

Евздрихин выдохнул:

– Спасибо, Костя. Успели. Теперь молчок, понял? Держи бабки.

– Петр Петрович, какие проблемы, – басил выложившийся Кикимор. – Катайтесь на здоровье, – пять сотен ушли к дембелю в карман.

Движок они перекинули минута в минуту. Как и рассчитывали. Вырвали один, вырвали другой. Поставили. Шито-крыто. Без оборудования, что есть в боксе, и не справились бы вдвоем. А так лебедка по рельсам бегает, кран в миниатюре. Главное, не суетиться.

Вроде обошлось.

– Поехали, до казармы довезу.

Прапорщик не скрывал своего удовлетворения, запуская новенький двигатель.

– Слышишь, как работает? Поет!

* * *

Заботин прибежал в офицерское общежитие – длинный одноэтажный барак на краю села Чернодырье – и передал приказ комбата явиться всем офицерам в расположение части.

Только что притопавшему из наряда Мудрецкому так хотелось к своему взводу, что он не постеснялся произнести несколько нехороших слов. Тем более что остальные матерились куда более грубо.

Стойлохряков рвал и метал, и металл рвал тоже. Три фрагмента стальной ручки бегали между пальцами до тех пор, пока на плацу не застроили весь батальон, все триста человек.

Начальник штаба Холодец подал команду: «Смирно!»

Комбат, выйдя на середину, «Вольно» не откатил.

Никто не знал, чем вызвано столь спешное построение.

Бабочкин шептал на ухо стоящему перед ним в строю Валетову:

– Не иначе война!

– Если б война, вокруг бы были одни грибы.

– Какие грибы?

– Ядерные.

Бабочкин перекрестился.

– Скажешь.

Комбат прочистил горло.

– В батальоне ЧП! Мне только что звонили из штаба дивизии с Киржей. Оказывается, у нас в столовой плохо кормят! – Пузо комбата колыхалось, а сам он распалялся все больше. – Сынки, да вы знаете, что такое голод?! Вы же понятия не имеете! Выйдите, пожалуйста, выйдите, кто писал анонимку! Я этому человеку ничего не сделаю, я только хочу в его глаза посмотреть. Пусть он мне скажет при всех, что у нас хреновая жрачка!

То ли среди выстроенных военнослужащих не было того, кто сочинил и неведомым способом отправил кляузу в дивизию, то ли комбат отпугивал своим страшным видом потенциального признанца, то ли словам командира о том, что тому, кто выйдет, «ничего не будет», таинственный аноним не верил. Роты застыли в строю, словно каменные.

Леха знал про себя, что это не он. Нет, точно, он не мог. И Фрол не мог.

– Химики не виноваты! – выкрикнул Простаков во всю глотку.

Кто-то хыхыкнул, но батальон не заржал, чувствуя настроение предводителя.

Мудрецкий стоял справа от него и повернул голову.

– Молчи, – шикнул он.

– Извините, – начал оправдываться Алексей.

– Вижу, никто не выходит. Ладно, скажу в массу! Запомни, товарищ нехватчик, говно может сделать один, а разгребать его всем миром. К нам пообещали направить комиссию из округа. С завтрашнего дня начнем усиленно готовиться. Химики, на месте! – рявкнул Стойлохряков. – Остальные – разойтись!

Майор Холодец подбежал к отдельному взводу.

– Кто сказал?

– Я! – гордо ответил Леха, делая шаг из строя. – Рядовой Простаков!

– Вы не понимаете важности воинской субординации, товарищ недавно военнослужащий.

– Честная служба – крепкая дружба. Правдиво служить – классным воином быть!

Подошел комбат.

– Откуда это?

– Устав внутриказарменной службы капитана Большебобова.

Стойлохряков оскалился.

– Знаю такого. Славна армия пидормотами. Лейтенант Мудрецкий, за мной в штаб. Личный состав – в казарму. Рядовой Простаков связывает вместе пять ломов и начинает мести плац.

– Ничего себе, да как же ломами-то?... – Леха не знал, куда ему деваться.

– Разговоры, – набросился на него Холодец. – Перед тобой командир части, а не чего-нибудь там между ног болтается! Молчать должен, словно глухонемой. И нечего мне глазки красные строить, словно животное какое с рогами и копытами!

В штабе батальона, небольшом двухэтажном зданьице старой постройки, кабинет Стойлохрякова занимал половину верхнего этажа, но не выглядел огромным, когда в нем находился его хозяин.

– Садись, Юра.

Мудрецкий сел. Комбат снял плащ-палатку, бросил на стол кепку и уставился в карту района, на которой были отмечены все народно-хозяйственные и военные объекты.

Петр Валерьевич молчал недолго:

– Ты тут всего ничего, а уже врагов нажил, лейтенант. Как же так?

– Врагов? – Юра не понимал, где и кому он мог перейти дорогу.

– Читай, – комбат протянул листок бумаги.

Из старой газеты вырезали буквы и наклеили на тетрадный листок в клеточку:

– «В „УАЗ-469“, номер 43–01, 11 мая заменен двигатель».

Юра вытащил из нагрудного кармана очки и нацепил на нос. Перечитал текст еще раз.

– Это невозможно.

– Проверили. Факт налицо. Первый взвод первой роты принял дежурство всего час назад.

Юра подержал в руках клочок бумаги и отдал комбату.