К развалинам Чевенгура

Азийский выбор Александра был поверхностным – вряд ли его заинтересовали путаные тексты «Авесты» и предписанный религией Заратустры моральный закон: этика пророка оставалась для него неизвестной, да если б он и узнал о ней, то воспринял бы, скорее всего, как сущую галиматью, подобную «поэтике» его учителя Аристотеля. Это подтверждается тем, что он, приблизив к себе персидскую военную аристократию, повсюду гнал жрецов и, где смог, подверг банальному истреблению персидские духовные писания. Вообще, духовные вопросы не интересовали властелина мира уже потому, что, завоевав мир, он тем самым подтвердил свою правоту во всем, в том числе и в собственном духовном совершенстве. Воистину то был Сверхчеловек, явившийся задолго до Ницше. Но в Индии он впервые столкнулся с парадоксальным духовным опытом, чуждым и незнакомым для него, опытом, в котором его победы и властительство ничего не значили. В свете этого опыта он был не велик, но жалок и жесток. И путь его побед оказывался путем невиданных кровопролитий и предательств, ведущим в пустоту, но отнюдь не путем восхождения к высшему блаженству. О каком блаженстве шла речь? Он испытал все мыслимые наслаждения, но все же в глазах индийских мудрецов оставался лишь глупым да, пожалуй, и злым мальчишкой, которому не под силу понять вещи, которые в его возрасте должен бы понимать каждый мужчина… Александр был наслышан об индийских отшельниках, и когда войско достигло Северной Индии, он отправил Онесекритоса (ученика школы Диогена), чтобы тот привел к нему такового от имени Полновластного Господина людей и сына могущественного Зевса. Посланник нашел йога Дандамиса (имя, вероятно, искажено греческими авторами) в лесу под деревом и предупредил, что, если тот явится, Александр осыплет его подарками, если же нет – отрубит голову.

– Если Александр – сын Зевса, то и я его сын, – ответил йог. – Мне от Александра ничего не нужно. А он, как я вижу, все блуждает по морям и землям, и нет его блужданиям конца. Пойди и скажи Александру, что Бог, наш Высший Царь, никогда не наносит людям оскорблений и не творит зла. Он – Создатель света, мира, жизни, воды, тел и душ… Только этого Бога я чту – Бога, которому отвратительно любое убийство… Александр не Бог, ибо ему придется вкусить смерть. Как может быть хозяином мира человек, не добившийся власти даже в своей внутренней вселенной?

Высказав свое мнение об Александре, аскет продолжал:

– Дары, обещанные вашим царем, мне ни к чему. Все, что я действительно ценю, – это деревья, дающие мне кров; плодоносящие растения, дающие мне пищу; и воду, которая утоляет мою жажду. Страстно копимые богатства в конце концов разрушают того, кто их накопил, лишь усугубляя их печаль и смятение, которые и без того являются уделом всех непросветленных людей…

Даже если Александр отрубит мне голову, разрушить мою душу не в его власти… Пускай он пугает своими угрозами тех, кто жаждет богатства и боится смерти. Пойди и скажи Александру: Дандамису ничего твоего не нужно, а если ты хочешь получить кое-что от Дандамиса, тогда иди к нему сам.

Озадаченный, вернулся Онесекритос в стан греков и слово в слово передал Властелину Мира слова индийского святого. Александр внимательно его выслушал и после этого еще больше захотел встретиться с Дандамисом – нагим стариком, в котором завоеватель многих народов увидел единственного достойного противника33.

Однако так и не отправился к нему. Специфический опыт святости, который был уже достоянием буддизма и аскетов Кришны, не был еще известен в Греции, а в тонкости персидского мировосприятия он не вникал – ведь он победил персов… Причастность к божественному сулила как будто славу и почести, достойные богов, а здесь переживание Бога было сродни добровольной отверженности от себя и от мира, в которой, однако, святой обретал невиданную силу, пророческий дар, царское достоинство и свободу. Александр… испугался? Ну уж нет. Просто до сих пор он твердо знал о себе, что именно он – самый крутой парень во всей вселенной, и каждый день, каждый человек подтверждали это. Ему не хотелось, чтобы убежденность его поколебал какой-то нищий отшельник с неустрашимым духом. Как пишет Плутарх, он попытался разрешить ситуацию безопасным для себя способом: устроив диспут с индийскими мудрецами. Однако это не удовлетворило его духовный голод (и не могло удовлетворить – они попросту говорили на разных языках), и он не успокоился, пока не нашел себе в Индии учителя, настоящего йога, который стал сопровождать его в походах. Греки звали его Каланос. Он пережил с Александром страшное возвращение из индийского похода через пустыню и в Сузе отказался следовать за ним, до конца избыв свой земной путь и добровольно взойдя на погребальный костер. В изумлении войско смотрело, как, войдя в огонь, святой застыл и не шелохнулся, пока не сгорел дотла. Последние его слова были обращены Александру: «С тобой мы еще увидимся – в Вавилоне».