К. Р.

Шло время. Как-то Константин не удержался и приехал в Измайловский полк. Здесь делался смотр молодым солдатам 1-го батальона, значит, и его бывшей Государевой роте. Он волновался так, будто сам сдавал экзамены или все еще командовал ротой. Словесность его солдатики сдали лучше всех трех рот. В строевом отношении были хороши, но от других не отличались. Да и не в смотре было дело. Константин знал главное: он воспитал отличных солдат.

Смог бы он сейчас на одном вздохе написать поэтическое послание своим солдатам, как сделал это когда-то, счастливо служа Измайловским ротным командиром?

… Не по нутру мне запад душный.

Вдали от всех забот и дел.

Благословляя свой удел,

Здесь можно б жизнью наслаждаться!

Но не могу я дня дождаться,

Когда вернусь отсюда к вам,

К занятьям, службе и трудам.

Кто встретит с рапортом меня?

Жильцов ли дюжий, краснощекий,

Иль ваша слабость и моя,

Сам Добровольский черноокий,

Невозмутимый малоросс,

Несообщительный, безмолвный.

Чей нрав, противоречий полный,

Для нас загадочный вопрос?

Или Якимов бородатый,

Неповоротливый толстяк?

Иль молодец щеголеватый

Лихой, воинственный Ермак

С коронационного медалью

И штуцерами на часах?

Или Рябинин мой с печалью

В больших задумчивых глазах,

С лицом разумным и красивым,

Сперва считавшийся ленивым,

Теперь же – воин хоть куда,

Иль Фрайфельд с несколько еврейским

Оттенком в речи и чертах?

В ноябрьский день холодный, мрачный

В казарме снова буду я.

И в третий взвод направлюсь я,

Там с виду важный и дородный,

Степенный Лапин ждет меня,

А с ним Белинский плутоватый

И Захарчук молодцеватый,

Усы потуже закрутив,

И шапку на бок заломив…

Теперь в четвертый взвод мне с вами

Еще осталось заглянуть.

Там, широко расправя грудь

И пожирая нас глазами,

В дверях Хрисанф Васильев ждет.

С ним на маневрах прошлый год,

Когда, под Павловским редутом,

Вблизи Кархгофской высоты,

Всю ночь служили нам приютом

Канавы, камни да кусты,

Лежал я рядом до рассвета.

Ах, ночь безоблачная эта

При лунном блеске, при звездах…

* * *

За стол с бумагами засяду

Я в канцелярии моей.

И Павел Вальтер, писарь ротный,

Всегда опрятный, чистоплотный,

Читавший Шиллера, едва ль

Не все его стихотворенья

На память знающий. За чтенье

Французской книги «Жерминаль»

Чуть не подвергнутый взысканью,

Мне даст бумаги подписать;

И выводя и чин, и званье,

Своею подписью скреплять

Без счета рапорты я буду

И кипу сведений, и груду

Различных списков (без чего

Нельзя добиться ничего).

(«Письмо к товарищу», 1887)

Гончаров прочитал тогда эти эпистолярные стихи и заключил: «Сократить. Подтянуть. Ужать. Похерить нескольких солдатиков, хотя некоторые – живые портретики. Вот те бы, которые поживее, и оставить».

К. Р. ничего не сделал. Не смог: у каждого «портретика» было живое имя.

Пристрастие к своей роте так и осталось…

ПОТЕРИ И ОБРЕТЕНИЯ

По случаю вступления в командование Преображенским полком Константин должен был явиться к Государю. Александр III поцеловал его, поздравил. Константин не выдержал:

– Мне страшно принимать полк…

– Я понимаю. Ведь не прошло и недели, как ты командовал только ротою. Дагмара говорит, что над тобою светит звезда. Какой тайный смысл она в это вкладывает – я не знаю. Но мы с тобой ей должны верить.