К неведомым берегам

— Это хорошо, очень хорошо, но я все-таки прошу вас, господин доктор, сухо проговорил Резанов, — на будущее время воздерживаться от вмешательства в мои дела и ограничить сферу вашей деятельности рамками ученого естествоведа и лекаря.

— Никакого вмешательства тут не было, просто к слову пришлось, развязно заговорил Хвостов, не обращая внимания на замечание Резанова, в то время как Лангсдорф сразу потерял настроение и надулся. — А мы ему на это: «Тогда зачем вам «Юнона»?» — «Да я, — говорит, — «Юнону» продал бы, если бы только было на чем уйти отсюда и добраться до Сандвичевых островов». Вы подумайте, Николай Петрович, «Юнона» хоть и меньше «Невы», но все-таки вмещает больше двухсот тонн, построена всего четыре года назад из дуба, обшита медью. На ней десять четырнадцать с половиной фунтовых пушек. А как легка на ходу!.. Купить бы, ах, хорошо!

— С одним условием, лейтенант, — усмехнулся Резанов. — Если вы кончите… догадываетесь?..

— Догадываюсь и клянусь, — с чувством проговорил Хвостов и, скорчив рожу в сторону Давыдова, крикнул: — Ура, Гаврик, пошли!

И все трое сейчас же поднялись.

— Пожалуй, это не плохо, — сказал Резанов, когда компания вышла.

— Очень даже не плохо, — подтвердил Баранов. — Положение наше здесь с кормами скверное, надо посылать в Кадьяк за юколой. А нам без двух суднишек самим оставаться здесь никак нельзя — время неспокойное.

На следующий же день Резанов попросил Лангсдорфа начать предварительные переговоры с Вульфом.

К вечеру пожаловал и сам капитан Вульф — молодой, жизнерадостный, видавший виды моряк. Хоть бостонец и дорожился, но умеренно, несмотря на то, что знал, насколько трудно было положение Баранова и на Кадьяке и в Ситхе.

В результате корабельным мастерам Корюкину и Попову дано было поручение тщательно осмотреть бостонский корабль…

— Ха-ха-ха! — после осмотра раскатисто грохотал Корюкин, не стесняясь присутствием Резанова. — Представьте себе, ваше превосходительство, половина пушек у него не пушки, а чурбаны. Ну, просто деревянные чурбаны, хотя здорово добре сделаны: обиты медью и так окрашены, что ни за что не отличишь.

— Да ладно, — нетерпеливо прервал его Резанов, — бросьте пустяки и говорите дело. В каком состоянии судно?

— Судно? — Корюкин перестал смеяться и стал докладывать: — Судно, я вам скажу, прекрасное. Медная обшивка совершенно как новая, листы толстые, во! он показал толщину в полпальца. — Дубовый корпус отлично сохранился, мачты в исправности. Паруса и такелаж такой, какого у нас нет ни на одном корабле, тоже и якоря четыре. Вся оснастка первый сорт… — И вдруг, что-то вспомнив, он опять расхохотался грохочущим смехом: — А парусина, парусина… наша ярославская, с русским клеймом… из Бостона, ха-ха-ха!

«Юнону» купили. Командиром на нее был назначен Хвостов. Вместе с Давыдовым он должен был немедленно уйти на Кадьяк за юколой, но запил…

Давыдов почти каждый день бывал у Резанова и просил списать его на берег, так как совместная жизнь с Хвостовым стала невыносимой.

— Николай, — не раз говорил он Хвостову на корабле с такой мукой в голосе, что тот иногда, несмотря на опьянение, мгновенно переставал буянить и успокаивался. — Николай, голубчик, так дальше нельзя. Пойми, ты губишь себя, доставляешь неприятности Николаю Петровичу, который спускает тебе то, чего не спустил бы никому. Опомнись, перестань!

— Мне наплевать на твоего Николая Петровича! — махал рукой Хвостов; после долгого молчания он говорил тихим и слезливым голосом, расстегивая куртку и разрывая на груди рубашку: — Душит меня… смерть бы скорей… — И вдруг кричал истошным голосом: — Ты понимаешь, мне тошно! Я больше жить так не могу и не хочу… слышишь?

В один из светлых промежутков Резанов позвал его к себе и, не обращая внимания на растерзанный вид и мутные, плохо понимающие глаза, спокойно обратился к нему:

— Николай Александрович, я жду от вас дружеской помощи.

Хвостов, ожидавший упреков и уже приготовившийся отвечать дерзостями, удивленно поднял голову.

— Чем же я вам могу помочь? — спросил он с кривой усмешкой.

— А вот чем: продовольствие на исходе, и нам грозит голодная смерть. Надо спасать людей. На Машина надежда плохая. Я решил послать в Кадьяк за юколой «Юнону». Что вы на это скажете?

Наступило тяжелое молчание.

Положив руки на стол, Хвостов бессильно уронил на них голову, и только по судорожным подергиваниям плеч можно было угадать, что он плачет.

— Простите, Николай Петрович, — сказал он, наконец, резко поднявшись и быстро, большими неверными шагами направляясь к двери. — Я завтра же подымаю якорь…

На корабле началась спешка. Четыре катера непрерывно летали к берегу и обратно на корабль. Мрачный, но полный энергии Хвостов и повеселевший Давыдов носились из склада к Баранову, от Баранова к Резанову, от Резанова на «Юнону», раздобывая все нужное.

С Хвостовым на Кадьяк ушел и Вульф, чтобы оттуда пробраться до Охотска или Камчатки, а затем по суше отправиться в Петербург.