К неведомым берегам

— Это граф Александр Романович, дай бог ему здоровья, печется обо мне. Не знаю, что и делал бы без его помощи… А теперь блаженствую: утром детей своих учу, потом сам учусь и не скучаю, хотя, признаться, боюсь, затоскую не привык я к такому одиночеству… Есть тут у меня на полке и твое «Странствование в Америку», читал… Неужто с Натальей Алексеевной ездил?

— Да, с ней, а только книгой сей, Александр Николаевич, недоволен я, ох, как недоволен!.. Издана она без моего ведома… Многого бы в ней не допустил, — с сердцем и как-то беспокойно сказал Шелихов.

Радищев с недоумением посмотрел на него и спросил:

— А как теперь идут твои американские дела?

— Что же, Александр Николаевич, идут кое-как. Вот главного управляющего нового подыскал, каргопольского купца Баранова. Смелый, крепкий и прилежный мужик, будет польза, но все-таки скажу, не то, что надо… Тебя бы туда… Дорого бы дал!.. Размахнулись бы мы с тобой, Александр Николаевич… Не упирайся, друг!

— Ну что ты, Григорий Иванович, заладил одно и то же… Ведь никак не подхожу. Ты порабощать хочешь, а я законом заклейменный враг рабства, да еще какой упорный! Я тебе там все испорчу…

— Зачем рабство? Там крепостных нет и не будет. Мне ведь тоже подневольный труд не по душе, да и невыгоден. Баранов, понимаешь ли, ни алеута, ни другого дикаря приручить не сумеет, а ты бы придумал, как сделать труд их необременительным для них самих, а для нас прибыльным.

— Лукавишь, Григорий Иванович! Ведь ты хочешь большой прибыли — на том стоишь: чем твой прибыток больше, тем больше убыток твоему работничку, не так ли?

— Нет, Александр Николаевич, грабить не стану и не хочу, а богатеть можно, и ох как можно! Умением да сноровкой. Пусть живут хорошо, так хорошо, как никогда не жили, а я богатею себе да богатею… Я только направляю да приохочиваю…

— Ну, это все, голубчик, сладкие соловьиные песни, и сам ты знаешь, что ничего этого не будет. Зажмешь беззащитного в кулак, а потом проглотишь, смеясь, сказал Радищев.

Шелихов обиделся и замолчал, но, подумавши, отошел и робко спросил:

— Ну хорошо, а детей моих тоже учить не хочешь? В Иркутск переедешь, от этого одиночества избавишься…

— Неужто не боишься, что из твоих детей крамольников понаделаю? улыбнулся Радищев. — Да и говоришь зря… Видишь ли, хоть сильная у тебя рука в Петербурге, хоть покровитель твой все может, а вот от Илимска избавить меня не возьмется. Что за охота ему сердить государыню? А рассердится, знаю, крепко и, может быть, сделает еще хуже… Надо тихонько в Илимске посидеть годика три-четыре… Сейчас нельзя, — добавил он, помолчав.

— А славно было бы, — мечтательно заметил Шелихов, с любовью глядя на задумавшегося Радищева, — славно бы зажили… Я бы размахнулся во как! Огорчил ты меня, дорогой…

Сделка не состоялась.

8. Николай Петрович Резанов

Давно ходили по городу слухи, что еще в июне 1793 года состоялся указ о посылке в Америку многочисленной духовной миссии, но год был на исходе, а о миссии даже и говорить перестали.

Для Григория Ивановича Шелихова было ясно, что июньский указ является ответом на его настойчивые четырехлетние просьбы о необходимости проповеди христианства на островах. И теперь он терялся в догадках о причинах молчания. На частные письма столичные друзья и благодетели не отвечали. И вдруг спешный вызов к генерал-губернатору!..

Едва вошел, как Якоби, даже не ответив на приветствие, приказал:

— Поезжайте сейчас же к преосвященному… Завтра в Иркутск прибудет духовная миссия на американские острова. Надо подобающим образом принять ее в каком-нибудь монастыре. Устроить достойную встречу, стол… Словом, что следует… Сообщите архиерею, что миссия состоит из десяти человек, во главе с архимандритом Александро-Невской лавры, и что сопровождает ее чиновник сената по личному поручению императрицы… Поняли?

В тот же день Григорий Иванович успел побывать не только у архиерея, но и у игуменьи Знаменского женского монастыря, в коем намерены были принять гостей. Обсудили и важный вопрос: как устроить стол поразнообразнее и вкуснее, что представляло некоторые трудности — был рождественский пост.

— Да вы лучше меня понимаете, как и что надо, — лебезил перед игуменьей Григорий Иванович. — Ну, там икорки, балычка пожирнее да побольше, омулька не забудьте, грибков солененьких… Денег, сколько нужно, скажите… Вина, меду, наливок пришлю… Только, знаете, — замялся он, — излишества, того, не допущайте, а то, пожалуй, оборони боже, не осрамились бы гости…

«Монахов добились, — взволнованно думал он, ныряя по пригородным ухабам в открытых санях, — а вот церковь на Кадьяке не достроена до сих пор… Не досталось бы от этого сенатского чиновника… Алеутов, почитай, всех и без миссии окрестили, кадьяковцы сами напрашиваются, а вот коняги, с теми плохо — упорны… Монахам, пожалуй, тяжела будет жизнь на островах, непривычны…»