К неведомым берегам

— Вот что, Невельской, — сказан Меньшиков, внимательно прочитавший представление Муравьева и проект инструкции, составленной Невельским, и спокойно, но решительно перечеркнул его почти целиком. Оставил только то, что касалось предписания разгрузить транспорт и находиться в распоряжении сибирского генерал-губернатора; а в свободное время, вставил он: «посмотреть юго-восточный берег Охотского моря между теми местами, которые были определены или усмотрены прежними мореплавателями». Это было расплывчато, звучало невинно и было вполне приемлемо даже для подозрительного и ревнивого Нессельроде.

— Этим я не собираюсь избавить тебя от ответственности за нарушение высочайшего повеления, я его и не допускаю. Это, братец, разжалование в солдаты! Амура здесь нет! Край принадлежит не нам, — Меньшиков глубоко вздохнул. — Впрочем, — добавил он, как бы рассуждая вслух сам с собой, если подобный осмотр будет произведен случайно, без каких-либо несчастий, то есть без потери людей или судна и без упущений в описи и исследовании Константиновского залива и окрестных берегов, куда предполагается перенести Охотский порт, то, может быть, обойдется и благополучно. Инструкция будет сообщена генерал-губернатору. Ну, с богом, — он обнял Невельского и, уже смеясь, закончил напутствием: — А здешние чиновники, особенно комиссариатские, злятся на тебя и подают жалобы генерал-интенданту: заставил ты их работать. Спеши, голубчик, спеши, кланяйся генерал-губернатору и его молодой супруге. Да не влюбись — обаятельная француженка!

Пользуясь долговременным пребыванием в Кронштадте, Геннадий Иванович побывал у главного командира порта барона Беллинсгаузена. Этот известный исследователь Антарктиды мичманом плавал к устью Амура с Крузенштерном. К удивлению и радости Невельского, адмирал сказал, что вполне разделяет высказываемые им сомнения в правильности заключения Крузенштерна, но что, тем не менее, возможность плавания в устье Амура исключается. Это будто бы доказано какой-то недавней экспедицией, которую снаряжал Врангель, председатель главного правления Российско-Американской компании.

— Вам необходимо иметь при описи берегов алеутскую байдарку с двумя гребцами и переводчика, я попрошу ее для вас у Фердинанда Петровича, любезно предложил Беллинсгаузен и написал Врангелю записку.

Старик Врангель охотно обещал помочь и не удержался, чтобы не рассказать об экспедиции штурмана Гаврилова. Мало того, усадив Невельского в кресло, он показал в копиях все документы экспедиции.

Наконец-то!.. Прыгающие буквы и едва различаемые дрожавшие строчки сливались, глаза заволакивало туманом. Невельской старался овладеть собою: ведь перед ним тот самый неизвестный, до сих пор ускользающий материал, который стал ему поперек дороги! Материалом, однако, он так и не овладел из-за коротенькой, видимо забытой среди бумаг, личной записки Гаврилова Врангелю: «Встречные ветры и течения, краткость времени и неимение средств и мое нездоровье, — писал Гаврилов, — помешали мне выполнить возложенное на меня поручение с достаточной точностью, вследствие чего по моим описям нельзя делать каких-либо заключений о том, в какой степени лиман и устье Амура на самом деле доступны с моря…» Лоб и спина Невельского покрылись испариной, потные кончики плясавших от волнения пальцев в полном изнеможении еле держали листок прилипшей к ним записки, дрожавшей вместе с ними: «Налгали! бушевало в груди Невельского. — Они налгали доверявшему им государю!..» Перед Невельским, бессильным как следует рассмотреть развернутую Врангелем карту, отчетливо встали слова копии доклада Нессельроде: «Повеление вашего величества председателем главного правления Российско-Американской компании, бароном Врангелем, в точности исполнено; устье реки Амур оказалось недоступным для мореходных судов, ибо глубина на оном от полутора до трех с половиной футов и Сахалин — полуостров, почему река Амур не имеет для России никакого значения…»

4. Жребий брошен

Дальний вояж транспорта «Байкал» под командой капитан-лейтенанта Невельского проходил как по писаному, и Невельской бросил якорь в Петропавловске в начале мая 1849 года. К 29 мая закончил разгрузку и сдачу товара, произвел осмотр судна и нужные починки и получил заказанную алеутскую байдарку, а 30-го на рассвете уже разбудил безмятежную сонную тишину бухты поросячьим визгом шпиля и деловитым звоном якорных цепей. Серьезность и сосредоточенность еще накануне с вечера избороздили лоб и лицо Невельского морщинами и так и застыли. Сосредоточенными, впрочем, стали все. Ночью тревожно дремали: камнем на сердце легла забота: неотвязно тяготила дума о сознательном и обдуманном нарушении дисциплины и воинского долга.