К морю марш вперед!

Я прикинул, что мы этих ершистых ребят в конце концов ухайдакаем, но вот пана Адама, скорее всего, упустим. И потому велел своим «спецам» не лезть на рожон и вести тщательное наблюдение за поляками, не проворонив того решающего момента, когда они соберутся с силами и ломанутся на прорыв. По рации я запросил у Пана подмогу. Тот обещал прислать мне еще десятка три егерей.

Но для начала следовало немного проредить ляхов. Итак, начнем…

Я прислушался. В кустах, откуда в меня прилетела пуля, было тихо. Достав «кочергу»[13], я осторожно стал осматривать местность впереди меня.

– Ага, вот ты где! – пробормотал я, заметив движение за ровно подстриженным кустом сирени. – Сейчас мы посмотрим, кто из нас лучше стреляет…

Я приготовил свой «винторез», взял в левую руку здоровенный камень и со всей дури зашвырнул его в кусты напротив. Раздался треск сломанных веток. Я на мгновение высунулся из-за дерева и выстрелил. И, похоже, не промахнулся. Обследовав с помощью «кочерги» местность, я увидел лежащее на земле тело в нарядном синем кафтане. Тело несколько раз вздрогнуло, а потом застыло неподвижно.

«Ну вот, пан, ты и проиграл „игру в жмурки“, – подумал я. – Ты славно сражался, но сегодня удача оказалась на моей стороне. Ты умер как мужчина – от пули, а не на виселице, куда тебя наверняка отправили бы за участие в вооруженном мятеже против императора».

Однако вылезать из-за дерева я не спешил. Наверняка убитый мною стрелок был не один. И его смерть должна была вызвать некие телодвижения среди поляков.

Я не ошибся. Вскоре со стороны противника раздались истошные крики:

– Пана Мацея забили! Ратуйте пана Адама!

– Ага, сейчас-то вы и попрете, как алкаши к прилавку ликеро-водочного отдела в понедельник! – усмехнулся я.

– Эй, парни, – крикнул я своим «спецам», из-за укрытий лениво постреливавшим по полякам, – приготовьтесь! Они попытаются нас атаковать! Цельтесь тщательно, стреляйте только наверняка. Вспомните, чему вас учили!

– Все сделаем в лучшем виде, ваше благородие! – отозвался фельдфебель Попов, один из самых толковых здешних «спецов». – Ужо мы покажем супостатам, где раки зимуют!

И, действительно, мои орлы не сплоховали. Когда десятка два конных поляков неожиданно выскочили из ворот усадьбы, их встретили меткие выстрелы «спецов». Через несколько минут все ляхи были убиты или ранены. Но они были, скажем так, отвлекающей группой. Следом за ними также верхами следовали еще десятка полтора поляков, среди которых я заметил и Адама Чарторыйского.

Твердо помня, что этого мерзкого типуса следовало взять живьем, я тщательно прицелился и всадил ему пулю, пардон, в ягодицу. С такой раной далеко верхом не ускачешь. К тому же Чарторыйский оказался довольно чувствительным к ранениям. Он отчаянно заверещал и мешком свалился с лошади. Под прикрытием огня «спецов» я перебежками добежал до лежавшего ничком пана Адама и обезоружил его. Оглянувшись, я увидел, что поляки или убиты, или ранены, или стоят, задрав руки «в гору».

Убедившись, что дело сделано и один из главных участников заговора задержан, я сообщил об этом Пану.

– Молодец, Сыч, чисто сработано. Я скоро к вам сам подъеду. Тогда ты мне доложишь обо всем на месте. Скажу тебе только, что и остальных фигурантов мы уже повязали.

– Наши все целы?

– Все. А вот местный контингент потерял несколько человек. Печально… Но у ребят еще мало опыта. А опыт добывается кровью. Впрочем, что тебе объяснять – ты и сам все хорошо знаешь…

– Понятно, жду, до связи, – произнес я и, почувствовав вдруг неимоверную усталость, присел на камень. Как там моя Барби? Чем она сейчас занимается? Мне неожиданно захотелось увидеть любимую и услышать ее ласковый голос…

12 (24) июня 1801 года.

Санкт-Петербург, Михайловский замок.

Джон Мак-Криди, на свободе

– Заходите, мистер Мак-Криди, – сказал немолодой человек, встретивший меня на пороге кабинета. Он был похож на отца Джона Квигли, пастора церкви святого Патрика, куда меня в детстве и юности часто водили на воскресную службу – хоть моя мама и была католичкой, католических храмов в нашем городе не осталось, и она скрепя сердце обычно молилась у англикан.

Вот только в отличие от того доброго пастора, за которым водился один небольшой грешок – уж очень он уважал ирландский виски, – у моего нового знакомого не было никаких признаков подобных предпочтений и в помине. Зато в его облике неуловимо прослеживался облик власти.