К югу от мыса Ява

Несколько секунд никто не шелохнулся. Все произошло слишком быстро. Однако банка была действительно пуста, а по зеркальной поверхности моря расходились круги. Николсон застыл на полпути, держа в руках разорванную рубашку. Девушка по-прежнему опиралась на Фарнхольма, бессмысленно повторяя: «Алекс, Алекс». И вдруг сзади, по правому борту, раздался еще один всплеск, на этот раз не такой громкий. Вслед за Синклером в воду прыгнул боцман.

Второй всплеск вернул Николсона к действительности. Быстро нагнувшись, старший помощник взялся за отпорный крюк шлюпки и, став коленями на боковую скамью, навис над бортом. Почти не задумываясь, он достал пистолет и держал его свободной рукой. Отпорный крюк предназначался для Маккиннона, пистолет — для молодого солдата. Объятия охваченного паникой тонущего человека расцепить практически невозможно, а если он к тому же и сумасшедший, то одному Богу известно, чем все это может закончиться.

Синклер молотил руками по воде в двадцати футах от шлюпки, а только что показавшийся на поверхности Маккиннон уверенно следовал за ним, когда Николсон заметил нечто, бросившее его в холодный пот. Он кинул за борт отпорный крюк, описавший в воздухе широкую дугу и упавший в воду в нескольких дюймах от плеча Маккиннона. Боцман инстинктивно положил руку на крюк и обернулся с испуганным непониманием.

— Назад, приятель, назад! — закричал Николсон. Даже в панике, старший помощник обратил внимание на то, что его голос хрипл и надтреснут. — Ради Бога, скорее!

Маккиннон медленно двигался в направлении шлюпки, но не по собственной воле: он по-прежнему держался за отпорный крюк, который Николсон стремительно вытягивал на борт. Лицо Маккиннона все еще выражало недоумение. Боцман посмотрел через плечо туда, где более чем в тридцати футах от него бессмысленно барахтался Синклер, затем снова повернулся к шлюпке, открыл рот, дабы что-то сказать и вдруг громко закричал от боли и яростно заработал руками по направлению к шлюпке. Пять неистовых гребков — и он был у борта. Втащенный в шлюпку полудюжиной рук, Маккиннон соскользнул лицом на перекрестную скамью, и, когда его ноги оказались внутри, сероватое, рептилеобразное существо разжало на его икре зубы и бесшумно ушло под воду.

— Господи, что… что это было? — Гудрун увидела мимолетный зловещий оскал и блестящее змеевидное туловище. Ее голос дрожал.

— Барракуда, — безжизненно проговорил Николсон. Он старательно избегал смотреть девушке в лицо.

— Барракуда! — Ее потрясенный шепот говорил о том, что она слышала все об этой, наверное, самой ненасытной морской убийце. — Но Алекс! Алекс! Он ведь там! Мы обязаны помочь ему! Немедленно!

— Мы не можем ничего сделать. — Он не собирался отвечать ей так резко, однако полное бессилие повлияло на него более, чем он подозревал. — Ему теперь не поможет никто и ничто.

Не успел Николсон договорить, как над водой пронесся мучительный вопль Синклера — получеловеческий-полуживотный. Он раздавался снова и снова, полный безмерного ужаса. Синклер судорожно метался по воде, временами взмывая над ней туловищем и так сильно прогибая спину, что его волосы почти касались поверхности. Солдат, как безумный, молотил руками, вспенивая море вокруг, словно сражался с невидимыми врагами. «Кольт» в руке Николсона прогремел шесть раз в быстрой последовательности, вздымая около Синклера фонтаны брызг. Это были суматошные, неприцельные выстрелы, даже не претендовавшие на попадание. Их почти можно было назвать небрежными — все, кроме первого, в который Николсон вложил всю свою меткость и который поразил Синклера прямо в сердце. И задолго до того, как запах карбида и голубоватые струйки дыма отнесло к югу, водная поверхность обрела спокойствие, когда Синклер скрылся под ней.

Через двадцать минут море перестало быть синим, обратившись в молочно-белый пенившийся ковер, сотканный потоками дождя, поглотившего все пространство от горизонта до горизонта.

Прошло около трех часов, близилось время заката. Увидеть солнце было невозможно, ибо шквалы дождя по-прежнему один за другим следовали на юг, и в меркнущем свете все небо налилось свинцовой серостью. Дождь лил и лил, хлеща по беззащитной шлюпке, но никого это, казалось, не волновало. Промокшие до нитки, дрожащие под холодными струями люди, к чьим рукам, туловищам и ногам зябко липла тонкая хлопчатобумажная одежда, были счастливы, несмотря на парализующий шок, испытанный ими от смерти Синклера. Холодный дождь утолил их жажду и, подобно благостному бальзаму, успокоил ожоги и воспаленную кожу. Им удалось наполнить один из баков четырьмя галлонами свежей дождевой воды, а шлюпка, подгоняемая неслабеющим бризом, уже покрыла многие мили, отделявшие их при мертвом штиле от теперь неуклонно приближавшегося западного побережья Явы. И наконец они были счастливы, как никогда и не мечтали, потому что спасение было совсем рядом, и чудеса по-прежнему могли происходить, а их невзгоды благополучно завершились.