К югу от мыса Ява

Капитан и второй механик стояли бок о бок, слегка покачиваясь вместе с судном. Как всегда в безукоризненной униформе, Файндхорн улыбался. Равно как и Уиллоуби. Однако на этом сходство между ними заканчивалось. Высокий, сутулый Уиллоуби с коричневым морщинистым лицом и копной спутанных волос был кошмаром для любого портного. Он носил неглаженую рубашку, бывшую когда-то белой, с оторванными пуговицами, выцветшим воротником и плечами, да грубые парусиновые брюки, складчатые, как слоновьи ноги. Легкие парусиновые туфли без шнурков были надеты на носки в ромбовидную клетку. Он явно не успел побриться, хотя, вероятно, его бритва лежала нетронутой уже неделю.

Полуоблокотившись на буфетный стол, девушка смотрела на Файндхорна и Уиллоуби. Николсону и Вэньеру был виден лишь ее профиль — правый уголок рта изогнулся вверх, образовав ямочку на оливкового оттенка персиковой щеке — она улыбалась. У девушки был прямой, великолепный точеный нос, широкий покатый лоб и собранные вокруг шеи толстым жгутом шелковистые иссиня-черные волосы, — такие блестят при ярком солнце как вороново крыло. Она отличалась типично евразийской красотой, однако при более пристальном взгляде — а мужчины всегда окидывали ее очень пристальным взглядом — становилось ясно, что она не совсем типичная евразийка, ибо черты ее не слишком широкого лица были необычайно нежными, а удивительные глаза намекали скорее на дальний север Европы. Глаза девушки, столь поразившие Николсона на борту «Кэрри Дэнсер», действительно несли в себе ясную голубизну, очень насыщенную, являясь прекрасным украшением прекрасного лица. Сейчас вокруг этих поразительных глаз едва заметно проступали темные, синеватые круги усталости.

Девушка избавилась от своей форменной шапочки и куртки с поясом, оставшись лишь в запятнанной юбке цвета хаки и слишком великоватой для нее чистой белой рубашке с высоко закатанными рукавами, обнажавшими тонкие руки. Рубашка Вэньера, вдруг понял Николсон. В шлюпке четвертый помощник все время сидел рядом с девушкой, разговаривая с ней тихим, заботливым голосом.

Николсон пропустил Вэньера в комнату впереди себя, — реакция Файндхорна на просьбу мисс Плендерлейт стоила того, чтобы ее увидеть, — мягко прикрыл за собой дверь, и едва не натолкнулся как вкопанный, сжав повисшие, негнущиеся руки в кулаки.

Не обращая внимания на Файндхорна и Уиллоуби, Вэньер уставился на санитарку, приоткрыв рот. Мисс Драхман стояла так, что свет падал на левую сторону ее лица, с глубоким и длинным рваным шрамом, лиловый оттенок которого говорил о его свежести.

Санитарка несколько секунд молча смотрела на Вэньера, затем улыбнулась.

— Боюсь, я не слишком-то хорошо выгляжу, правда? — В ее вопросе не содержалось ни упрека, ни осуждения, — эти слова были произнесены скорее извиняющимся тоном.

Вэньер ничего не ответил. Его лицо, приобретшее поначалу бумажный оттенок, залила краска.

Николсон стремительно обошел Вэньера, кивнул Уиллоуби и остановился перед санитаркой. Капитан Файндхорн пристально наблюдал за ним, но старший помощник не догадывался об этом.

— Добрый вечер, мисс Драхман. — Его тон был холодным, но дружеским. — Все ваши пациенты устроены и чувствуют себя нормально?

Хотите банальностей, подумал Файндхорн, — пожалуйста: старший помощник Джон Николсон к вашим услугам.

— Да, спасибо, сэр.

— Не надо называть меня «сэром», — раздраженно проговорил он. — Я однажды уже говорил вам об этом. — Он поднял руку и мягко прикоснулся к поврежденной щеке девушки. Мисс Драхман, даже не дрогнув, продолжала спокойно стоять, лишь глаза на бесстрастном лице на какое-то мгновение расширились. — Наши маленькие японские друзья, насколько я понимаю? — Его голос был таким же мягким, как и прикосновение.

— Да, — кивнула она. — Меня схватили недалеко от Кота-Бару.

— Один из этих зубчатых ритуальных штыков, не так ли? — Он внимательно осмотрел шрам, заметил узкий глубокий порез на подбородке и рваный разрыв под виском. — Вы что, все время лежали на земле?

— Вы очень проницательны, — медленно проговорила она.

— Как вам удалось бежать? — с любопытством спросил Николсон.

— Какой-то человек зашел в бунгало — наш полевой госпиталь. Крупный такой, с рыжими волосами. Он назвался «аргайллом» или что-то вроде этого. Он вырвал штык из рук японца и попросил меня отвернуться. Когда я снова посмотрела в их сторону, японский солдат лежал на полу. Мертвый.

— Да здравствует Аргайллский полк, — пробормотал Николсон. — А кто вам зашил щеку?

— Тот же человек. Он сказал, что у него не очень-то хорошо получилось.

— Да уж, можно было сделать и получше, — согласился Николсон. — Но все еще поправимо.

— Это ужасно! — Ее голос сорвался. — Я знаю, что это ужасно. — Она несколько секунд не отрывала глаз от пола, затем храбро посмотрела на Николсона и попыталась улыбнуться. Это была не слишком счастливая улыбка. — Грубовато меня заштопали.