Jackpot подкрался незаметно

В наступающих сумерках никто и не заметил, как уровень реки, определенный муниципальным стандартом, стал подниматься…

А на левом берегу уже началось пиротехническое пиршество. Сухие беспорядочные хлопки рождали разноцветные букеты, еще более поднимая и без того приподнятое настроение.

И вдруг случилось так, что одна из выпущенных ракет, не достигнув положенного апогея раскрытия, свалилась вниз и угодила в недавно открытую нефтяную скважину… Здесь она и сработала. Столб пламени поглотил близлежащие строения, которые загорелись, заражая бактериями пожара все окружающее…

Но ничто в этот вечер не могло омрачить карнавального настроения мухославцев. Переполнившаяся от счастья река Муха в этот момент вышла из берегов и поглотила результат недоброкачественности пиратски изготовленного пиротехнического средства, а явившийся откуда-то ветер разогнал специфически ароматизированный дымный туман…

Камера панорамирует с одного радостно-испуганного лица на другое, с девушки, насладительно глотающей прямо из бутылки пиво «Руслан», на юношу, целующего другого юношу. Тощий человек с бритой головой и с глазами навыкате держит камеру и смотрит в монитор, на котором плывут титры: «Вы смотрели новый сериал „Российские страсти“». Тощий человек выключает камеру и говорит сам себе, взглянув на небо: «Всё. Смонтируем там». Тощий человек становится совсем маленьким, влезает в камеру и захлопывает крышку. Еще мгновение — и камера взлетает, словно звезда, падающая вверх. Она на секунду застывает светящейся точкой на темном небосводе и начинает ритмично дергаться вправо и влево в такт звучащей на мухославской площади «Беби темноокой»…

И тут, не выдержав тяжелых низкочастотных колебаний, рушится гостевая трибуна. Несколько нераздавленных омоновцев спешно извлекают из-под обломков высоких гостей, стряхивают с них пыль и делают вид, что ничего не произошло.

— Без паники! — кричит начальник РУБОПа. — Посуда бьется к счастью! Праздник продолжается!

Перемазанного и перепуганного мэра омоновцы уволакивают с площади, но голос его, поющий «Беби темноокую», продолжает звучать…

И в этот момент из арки выезжает детский педальный автомобиль. В автомобиле давит на все педали подросток с арабской куфьей на голове. На капоте, разбрасывая во все стороны холодные искры, шипит бенгальский огонь.

Люди в ужасе разбегаются кто куда, создавая давку. Слышны крики «Террорист!», «Ваххабит!», «Исламист!».

Автомобиль останавливается, бенгальский огонь гаснет, «террорист» выходит из автомобиля и картинно раскланивается.

— Взять его! — кричит начальник РУБОПа. — Взять негодяя!

Наиболее смелые устремляются к негодяю, но, поняв, что шутка не удалась, он бежит к арке. Кто-то срывает с его головы арабскую куфью, и все видят на его затылке иудейскую кипу.

— Сионист! Жиденок! — кричит толпа.

Ветер сдувает с головы «сиониста» кипу, обнажая светло-русые волосы, собранные на затылке хвостиком.

За ним уже гонится осмелевшая толпа. Но проворный Никак, оглянувшись, показывает язык и припускает что есть мочи…

Толпа постепенно отстает, и Никак исчезает из виду в окончательно сгустившихся сумерках…

…Он все бежал, бежал и бежал, не сворачивая ни вправо, ни влево, потому что знал еще по урокам географии, что земля круглая и если все время бежать из одной точки в одном направлении, то рано или поздно вернешься в ту же точку… Когда? Кем? В какой жизни?.. Но обязательно вернешься…

И он все бежал, бежал, бежал…

«Дальше, в поле, стало совсем почти темно и от тумана уже непроглядно. Навстречу тянуло холодным ветром и мокрой мглой. Но ветер не разогнал тумана, напротив, нагонял все гуще его холодный, темно-сизый дым, душил им, его пахучей сыростью, и казалось, что за его непроглядностью нет ничего — конец мира и всего живого».

Этой цитатой из Бунина я ставлю очередную точку в бесконечном многоточии нашей действительности.

14 апреля 2005