Извращенное Притяжение (ЛП)

— И что это было?

— Ее дядя надругался над ней, когда она была ребенком.

Динара горько усмехнулась и глубоко затянулась сигаретой, медленно выдыхая дым.

— Ее мать тоже получила деньги за то, что продала свою маленькую дочь? Ее насиловали дюжины мужчин, иногда на глазах у матери?

— Я знаю, что ты не испытала того же, но это не значит, что она не понимает, через какую травму ты прошла. Возможно, разговор с ней поможет тебе.

Она сердито взглянула на меня.

— Ты справляешься с травмами так же, как Римо или Нино? То дерьмо, что случилось в твоей юности, смерть твоей матери? Нет, ты не так справляешься. Но почему-то люди думают, что все жертвы изнасилования одинаковы, будто мы все одинаково относимся к этому дерьму. Словно все мы хотим, чтобы нас жалели и нянчились, будто мы вдруг стали хрупкими.

— Я не нянчусь с тобой и не жалею тебя, черт возьми, и я определенно не считаю тебя хрупкой.

— Но когда ты узнал, то именно так и подумал.

Во мне поднялся гнев. Я выхватил сигарету у нее изо рта и затушил ее в пепельнице.

— Я, блядь, не знал, о чем думал. Меня потрясло то, что Римо положил у моих ног.

Динара закатила глаза.

— Ты был шокирован увиденным? Я жила этим дерьмом.

Я со вздохом провел рукой по волосам. Я схватил Динару за руку, и, к моему удивлению, она позволила мне, даже разрешила сплести наши пальцы.

— Я знаю. Черт, Динара, я хочу тебе помочь.

— Ты помогаешь, и уже сделал это, помогая мне вытаскивать этих ублюдков одного за другим.

— Думаешь, этого достаточно?

Она долго смотрела мне в глаза, ничего не говоря.

— Не знаю, но мне стало легче, по крайней мере на время. Я думаю, мне просто нужно решить, чего я хочу сейчас, и как жить с демонами, которых я не могу убить так же легко.

Когда мы оставили позади Лас-Вегас, я увидел, как с меня свалился груз. Город всегда будет ассоциироваться у нее с болезненными воспоминаниями. Соединив наши пальцы, я привлек ее внимание. Она рассеянно улыбнулась мне.

— Чувствуешь себя по-другому? — я спросил.

— Иначе, чем до того, как мы начали нашу вендетту?

Я кивнул.

Она задумалась.

— Еще вчера я бы сказала «нет». Мне казалось, что я падаю в черную дыру, но начинаю понимать, чего мы достигли. Люди, причинившие боль мне и другим девочкам, ушли. Моя мать умерла, и они больше никогда не смогут иметь надо мной власть.

— После предстоящей гонки ты почувствуешь себя еще лучше.

Ее улыбка стала менее напряженной.

— Я очень скучала по гонкам. Никогда не думала, что так привыкну к этому.

— Ты тоже никогда не думала, что и ко мне привыкнешь, — пошутил я, желая еще больше разрядить обстановку.

Динара закатила глаза, но потом наклонилась и ненадолго отвлекла меня поцелуем.

— Ты застал меня врасплох. Этого больше не повторится.

— Я уже владею твоим сердцем.

— Да, теперь тебе придется оставить его себе, — поддразнила она.

Она откинулась на спинку сиденья, ее плечи расслабились впервые со вчерашнего дня.

— Теперь, когда оно у меня, я его не отдам.

Взгляд Динары стал отстраненным.

— Мы просто должны убедить наши семьи.

— Это наша жизнь. Им придется принять наш выбор.

Динара бросила на меня взгляд, ясно дававший понять, что все будет не так просто. Я знал, что она права, но мы уже столько пережили, и я никому не позволю разлучить нас.

ГЛАВА 23

Возвращение в лагерь было похоже на возвращение домой. Я любила свой дом детства в Чикаго, но он всегда казался мне чем-то вроде тюрьмы. Когда я жила там, мне приходилось соблюдать определенные правила. Папины солдаты и персонал требовали, чтобы я отражала определенный образ. Не говоря уже о том, что отец предпочитал видеть мою версию, мало похожую на настоящую Динару.

Кейт, девушка с красивым голосом, встретила меня с объятиями, когда я столкнулась с ней по пути в туалет. Я могла увидеть, что мы станем подругами в долгосрочной перспективе, если бы я осталась в лагере и действительно начала видеть его как свой дом. Если она и слышала, что произошло, то не подала виду. Я не могла поверить, что никто не распространял слухи.

Я так и не добралась до туалета, потому что Дима направился в мою сторону. Я не видела его несколько недель. Я обняла его.

— Я скучала по тебе, — призналась я.

Когда он отстранился, его лицо исказилось от дурного предчувствия. Я приготовилась к его словам.

— Нам пора возвращаться в Чикаго. У нас нет причин оставаться. Фальконе и гонки служили своей цели. Ни то, ни другое нам больше не нужно.

Я позволила себе окинуть взглядом палатки и гоночные машины, впитывая жужжащее возбуждение дня перед гонкой. Мне не хотелось уезжать. Я хотела стать частью лагеря, просто потому, а не по какой-либо другой причине. Я хотела быть с Адамо.

— Зачем мне возвращаться в Чикаго?