Изуверский интернат

Бодлеры опустились на бурую лужайку и от усталости и чувства безысходности заплакали. Они не прислушивались к спорам между завучем Ниро и мистером По. Сквозь призму своего жизненного опыта они знали, что к тому времени, как взрослые придут наконец к единому решению, Граф Олаф будет уже очень далеко. На этот раз Олаф не только удрал сам, но еще и прихватил их друзей, и Бодлеры плакали оттого, что не слишком надеялись увидеть когда-нибудь Квегмайров. Они ошибались, но откуда им было знать, что они ошибаются, и, воображая, что может сделать Граф Олаф с их дорогими друзьями, они плакали еще горше. Вайолет плакала, вспоминая, как были добры Квегмайры к ней и ее младшим, когда они только прибыли в этот гадкий интернат. Клаус плакал, думая о том, как Квегмайры рисковали своей жизнью, чтобы вырвать друзей из олафовских когтей. А Солнышко плакала из-за той информации, которую Квегмайры получили в результате расследования, но не успели сообщить ей и ее старшим родственникам.

Бодлеровские сироты всё плакали и плакали, прижавшись друг к Другу, а взрослые продолжали пререкаться. Наконец (с прискорбием должен сообщить, что Граф Олаф в это время насильно нарядил Квегмайров щенками и усадил в аэроплан, и там никто ничего не заметил) Бодлеры выплакали все слезы и сели прямо. Они молча сидели, устало глядя вверх на гладкие серые каменные здания, похожие на надгробия, и на арку с огромной черной надписью «Пруфрокская подготовительная школа» и девизом «Помни о смерти». Они смотрели на границу лужайки, где Олаф подобрал записные книжки. И они подолгу глядели друг на друга. Бодлеры вспомнили, как, вероятно, и вы, что в периоды крайнего напряжения в самых изнуренных уголках человеческого тела вдруг обнаруживается скрытая энергия, и сейчас Вайолет, Клаус и Солнышко вдруг ощутили прилив такой энергии.

— Что тебе крикнул Дункан? — спросила Вайолет. — Что он кричал из машины про записные книжки?

— Г. П. П., — ответил Клаус, — но я не знаю, что это значит.

— Сежу, — заметила Солнышко, желая сказать: «Нужно это выяснить».

Старшие посмотрели на сестру и кивнули. Солнышко была права. Нужно было разгадать загадку Г. П. П. и то ужасное, что открыли Квегмайры. Быть может, тогда им удастся разыскать и спасти тройняшек. Быть может, тогда удастся отдать под суд Графа Олафа. И быть может, тогда разъяснится, по какой таинственной и роковой причине жизнь их стала такой несчастливой.

Утренний ветерок облетал здания Пруфрокской подготовительной школы, шуршал бурой травой и ударялся о каменную арку с девизом «Memento mori» — «Помни о смерти». И, глядя на девиз, бодлеровские сироты поклялись, что до того, как умрут, они разрешат страшную головоломную тайну, омрачающую их жизнь.

Моему любезному издателю

Простите, пожалуйста, за столь причудливо разрисованную почтовую бумагу. Я пишу, находясь на 667-й Темной аллее, и во всей округе нет другой бумаги. Мое расследование жизни бодлеровских сирот в этом сколь богатом, столь злополучном доме наконец завершено. Молюсь только, чтобы рукопись дошла до Вас.

Во вторник, не ближайший, а в следующий, приобретите билет первого класса в одну сторону на предпоследний поезд. Но в поезд не садитесь, а подождите, пока он не отойдет, и тогда слезьте с платформы на рельсы и заберите полный отчет о моем расследовании под названием «Ложный лифт», а также один из галстуков Джерома, небольшую фотографию Веблен Холла, бутылку газированной воды с экстрактом петрушки и куртку лифтера — быть может, эти вещи помогут мистеру Хелквисту иллюстрировать должным образом очередную страшную главу в жизни Бодлеров.

Помните, Вы моя последняя надежда на то, что история бодлеровских сирот будет наконец рассказана широкой публике.

Лемони Сникет