Изувер

Что-то в нем такое было, было. Вежливая улыбка, через слово «извините» да «пожалуйста», твердое «вы». С другим клиентом Маринка давно бы уже перешла на «ты». Женщина она контактная, вела себя с людьми запросто, хотя и дифференцированно, то есть смотря по обстоятельствам. Могла и поорать, если надо, матерком шугануть всякую там околокиосочную пьянь. А с интеллигентными пьющими толковала адекватно, без мата. Хотя сейчас интеллигент пошел… это они слова напридумывали: трахать, вафлю дать, козу раком поставить… А другие, как идиоты, повторяют.

Этот же парень ей понравился. Сразу и бесповоротно. Что-то дрогнуло в ее опытном сердце, и тепло разлилось по животу. Она решила, что вовсе не обязательно кадрить его в помощники Кашалота — какой из этого интеллигента «боевик» или «мордоворот»?! Этому бумажки где-нибудь в конторе подшивать, за компьютером сидеть, на худой конец киномехаником в кинотеатре быть.

Почему Марина про кинотеатр подумала, она и сама не знает, может, потому, что вчера по телевизору хороший фильм смотрела, и там, в кинобудке, любовь показывали между киномехаником и его женщиной… А боевика из парня этого не получится, нет. Там нужны гориллы, с буграми мышц у локтей, со зверскими рожами. Чтоб клиентура Бориса Григорича от одного их вида штаны бы себе мочила. (Вот, опять «интеллигенты» бяку эту придумали!)

«Возьму я его себе», — решила Марина, щедро подливая из вербовочного фонда пиво и водку.

Фонд этот немереный, бывает, что клиент выпьет на дурничку, пообещает встретиться с шефом, позвонить, даже заготовленный на бумажке номер телефона с собой заберет, да и канет. Бывало такое, бывало.

Разница в возрасте Марину не смущала. Ей и хотелось парня помоложе. Ровесники и те, кто постарше, за тридцать, уже поистаскались: кто водкой чрезмерно увлекался, а кто уже на иглу перешел. Эти совсем пропащие люди. У нее был один такой, из наркоманов. Лет двадцати пяти, а старик-стариком, импотент. Не член у него, а., аппендикс… ха-ха-ха… презерватив с теплой водичкой. Тьфу! Вот придурки! И чего колются, зачем?

Какой в этом толк? Ну, кайф, наверное, ловят, как они сами говорят. Так ей этот, с жидким членом, втолковывал. Да ты настоящий кайф на бабе лови, идиот! На такой вот, как она, Марина! Огляди со всех сторон: лицом симпатичная, здоровая, сисястая (четвертый размер), а задница — дай Бог каждой такую иметь! Пухленькая, круглая, крепкая, сало с боков не свисает. И силы в ней — на двоих! Иной раз поддаст партнеу, — тот чуть с кровати кубарем не летит. Тот же Борис Григорич, свет Кашалот, — слетал. Разные там минеты и прочую гадость Марина не любит, нет.

А вот постель, ласки, поцелуи-объятия — зто зa милую душу. Этого добра сколько угодно. И еще танцы в голом виде. Тут что-то особенное, острое, даже романтичное.

Все три продавщицы у Бориса Григорича — разные, каждая со своими наклонностями. Надька — та минетчица, помешанная на этом деле; Светка анальный секс любит, эта за своей задницей ухаживает больше чем за рожей; ну а она, Марина, — обычная русская баба. Баню любит, водочку-селедочку, снежок после парной. Ну и секс конечно. Но чтоб без вые…онов. Приладились — и погнали. Ух! Ух!

Грубые эти мысли Марина, конечно, сразу никому из мужчин не высказывает. Понимает, что это может отпугнуть иного кавалера, среди них тоже ведь тонкие натуры попадаются. Вульгарных баб такие не любят. И требуют к себе индивидуального подхода, любовную эту… как ее… увертюру, да. Мужик сейчас пошел дохлый, пришибленный какой-то. То ли едят плохо, то ли травятся табаком да водкой. Не каждому ведь это на пользу. Не говоря уже про наркотики.

А этот парень, похоже, ничем таким не балуется. Это хорошо.

Для проверки Марина спросила:

— Курить что будете?

— Бросил я, — сказал парень. — Сынишке на сандалики деньги собираю.

Марина засмеялась. Легла грудью на прилавок, так, чтобы клиент видел, какая она у нее ядреная, белая, тугая — так в руки и просится. Лифчик Марина носит посвободнее, не любит тесную сбрую, душно в ней, да и с клиентурой легче работать. Она же только вид делает, будто не замечает, куда их глаза смотрят… А лифчик такой, что если грудь чуть-чуть приподнять, то и соски можно увидеть, то есть святая святых. А они у нее, как и у всякой здоровой женщины, розовые и большие, словно клубника с грядки. М-м-м!.. Со сметанкой бы их или с медком!

— Значит, сынок у вас, да? — переспросила Марина.

Койот кивнул.

— А у меня дочка, четыре года ей. У бабушки сейчас, в деревне. Хорошо ей там. Свежий воздух, фрукты, тишина. Да вы не стесняйтесь, пейте, я еще налью. Так уж и быть, для хорошего клиента еще кружечку презентую. От фирмы. Понравились вы мне, юноша.

— Какой я уже юноша! — хмыкнул Койот. — Двадцать четыре и три месяца.

Марина снова засмеялась. Смех у нее грудной, низкий, обволакивающий.

— Это самый хороший возраст для мужчины… Слушайте, да что мы все на «вы» да на «вы»?! Как тебя зовут?

— Павел.

— Ну а я — Марина.

— Хорошее имя.

— И Павел хорошее. Серьезное. Да ты, Паша, и сам серьезный. Или дома что не так, расстроен просто?