Изумруды к свадьбе (Властелин замка, Влюбленный граф)

Она, должно быть, была плохим наставником. Это совершенно очевидно. Лично я бы вряд ли взяла ее в гувернантки, но если уж они пригласили такую женщину на такую должность, то, значит, у меня появляется шанс показать себя и на этом поприще. В данный момент я считала себя более компетентной в вопросах воспитания, чем это несчастное создание.

— Должна сказать вам, мадемуазель Лоусон, что держать девочку в руках просто невозможно.

— Может быть, вы недостаточно строги и решительны, — мягко заметила я и сменила тему разговора: — Какой огромный замок… Надеюсь, мы уже недалеко от галереи?

— Сказать по правде, я до сих пор иногда путаюсь в этих бесконечных коридорах.

Да ты всегда, наверное, испытываешь затруднения, подумала я.

— Вы, очевидно, уже давно живете в замке? — спросила я просто для того, чтобы поддержать разговор.

— Довольно давно… уже восемь месяцев.

Я рассмеялась:

— И вы называете это давно?

— Другие пробыли здесь и того меньше. Никто не выдерживал более полугода.

Так почему же мадемуазель Дюбуа все еще оставалась в замке? Если Женевьева настолько избалована, то держать гувернантку было почти бесполезным делом. Тогда, может, сам Суровый Король Своего Замка был в состоянии справиться с дочерью? Или его мало занимала эта проблема? А графиня?

Странно, но до того как мадемуазель Дюбуа упомянула о Женевьеве, я ни разу не подумала о графине. Само собой разумеется, что у графа должна быть жена, раз в семье есть ребенок. Возможно, она находилась в отъезде вместе с графом, и поэтому я была принята его кузеном.

— Честно говоря, я постоянно твержу себе, что должна уехать отсюда, — продолжала гувернантка. — Но сложность заключается в том, что…

Она не закончила фразу, но мне и так все стало ясно. Куда ей бедняжке деваться? Я представила ее одиночество в какой-нибудь убогой комнате. А может быть, у нее была семья? Но в любом случае она сама должна зарабатывать себе на жизнь.

Да и разве мало таких, как она, кому приходится продавать свои гордость и достоинство за пищу и кров. Я хорошо понимала ее проблему. А разве жизнь не может уготовить мне аналогичную судьбу? Кто я? Благородная женщина без средств к существованию. Боже, как же это трудно — выносить благородную нищету! Быть воспитанной, как леди, и образованной, может даже лучше, чем те люди, которым приходится служить… Постоянно думать о том, что тебя держат почти из милости, и жить в неопределенности и забвении…

О, это бывает невыносимо, но, увы, часто, к сожалению, совершенно неизбежно. Бедная, бедная мадемуазель Дюбуа. Она даже не подозревала, какую вызвала во мне жалость… и какие страхи.

— В каждой работе есть свои отрицательные моменты, — пыталась я ее утешить.

— О да, конечно. Но здесь их слишком много…

— Этот замок — настоящая сокровищница.

— Мне кажется, что самое ценное здесь — картины.

— Да, я слышала об этом. — Мой голос прозвучал очень тепло и нежно. Я коснулась рукой полотняной обивки стен комнаты, через которую мы в данный момент проходили. Какая красота!.. Замечательное место, думала я про себя. Но вся эта старина требует постоянного внимания…

Мы вошли в большой зал, спланированный таким образом, чтобы максимально вбирать в себя солнечный свет. Я остановилась, чтобы повнимательней рассмотреть висевшие на стенах гербы. Они не выглядели очень старыми, и я подумала, что, должно быть, под слоем штукатурки могут находиться фрески.

Я вспомнила случай, когда отцу удалось открыть ценнейшую настенную живопись, которая была скрыта от глаз в течение двух веков. Какой был бы триумф, если бы мне посчастливилось сделать подобное открытие! Мой личный успех будет, естественно, на втором плане, да и подумала я о нем только потому, что вспомнила об оказанном мне в замке теплом приеме. Прежде всего это будет торжество самого искусства, как это и должно быть в случае подобных открытий.

— И граф, безусловно, очень гордится своими картинами.

— Я… я не знаю.

— Должно быть… В любом случае он так заботится о художественных ценностях, что решил подвергнуть их внимательному осмотру, а если нужно и реставрации. Вся его сокровищница — наследство. Владеть ею — своего рода привилегия, и необходимо помнить, что искусство — настоящее, мирового значения — не должно принадлежать только одному человеку.

Отец неоднократно говорил мне: «Тот, кому это интересно, возможно, и будет тебя слушать, а тот, кому это неинтересно, будет просто скучать». В данном случае он был абсолютно прав: мадемуазель Дюбуа относилась ко второй категории.

Гувернантка засмеялась, но в ее коротком, рассыпавшемся, как звон колокольчика, смехе не прозвучало ни радости, ни удовольствия.

— Вряд ли господин граф стал бы делиться своими чувствами или мыслями со мной.

— Нет, конечно. Я с вами согласна.

— Послушайте, дорогая, — несколько растерянно пробормотала мадемуазель Дюбуа, — будем надеяться, что я не сбилась с дороги. О нет… Вот наконец мы пришли.