Изображение военных действий 1812 года

Взяв всякий по ноше, пошли в Воспитательный дом; но лишь перешли большую улицу и только вступили в переулок, откуда ни взялись шестеро французов; остановив нас, начали раздевать и обыскивать; ко мне подошли четверо и в одно время начали скидывать, кто сюртук, галстук, другой панталоны, третий сапог, четвертый другой и растянули так, что я во время их занятия около меня не дотрагивался до земли, а носили или, лучше сказать, таскали на руках, таща каждый в свою сторону.

Напоследок опустили, оставя меня в одной только рубашке; опамятовавшись немного, сказал одному из них: «Мусье! как пойду?» – и показал на себя и на Воспитательный дом, но он вместо ответа выхватил саблю и сделал мах, я отсторонился, и мах миновал меня на четверть, я тут так и обмер.

После меня зачали таким же образом поступать и с другими моими товарищами; я, опамятовавшись несколько, стоял, как исступленный, в одной рубашке, и смотрел, как с прочими управлялись; между ними заметил одного несколько человеколюбивее, я подошел к нему и показал на себя и на Воспитательный дом, через что дал ему понять, что мне нельзя идти в одной рубашке; он, поняв мои пантомимы, бросил мне на плеча шубу, которую отнял у одного из моих товарищей; итак, обобрав нас кругом, ушли, оставя нам крупу и масло постное, которого они не любят, но мы и этому были рады и что самих Бог спас от смерти; и этим хлебом питались целую неделю.

Потом генерал Иван Акинфиевич Тутолмин, начальник Воспитательного дома, собрав нас всех, сколько было тут, и, попросив французского полковника, чтобы отпустить с нами одного жандарма в провожатые, дабы не могли нас ограбить шатающиеся по улицам французы, послал за Москва-реку в лабазы за горелою пшеницею для нашего пропитания; что делать? хоть и не так вкусно, да делать нечего, что-нибудь надобно есть, и мы натаскали, каждый для себя, сколько мог, а к лабазам, где была мука, поставлены были французские часовые, и нам ни крошки не давали; и мы во все пребывание французов питались хлебом пополам с горелою пшеницею, рыбою, икрою, которую таскали с Соляного двора, картофелем и морковью, за которою ходили за заставу, и если пойдем с жандармами, то принесем домой, они не давали нас в обиду прочим, а если без них, то все отнимут, да и самого под ношу запрягут, заставят что-нибудь нести за собою, и такое было мучение, что сказать нельзя.

Нельзя было выйти даже из ворот Воспитательного дома; как вышел, то и оберут, да под ношу, а внутри дома не смели тронуть, потому что Иван Акинфиевич, еще как взошли французы, то ходил к Наполеону и исходатайствовал для всего дома французский караул; Наполеон был очень доволен тем, что пришел к нему, и велел отрядить человек до 50 жандармов для охранения Дома и уверил, что Воспитательный дом будет невредим, что бы ни последовало с Москвою, и сдержал свое слово: только одно было притеснение, что велено очистить половину квадрата, где у них была (?), да еще в окружном строении госпиталь; туда каждый день привозили раненых и даже все комнаты были набиты оными; и мы, привыкши несколько, ходили поблизости дома, только боялись проклятых их ношей, а с нас уже нечего им было взять, кто босиком, другой в оборванном платье и лаптях, даже чиновники и первогильдейцы, оставшиеся в Москве, ходили в лапотках! 1-е число октября напугало нас всех; сказали (не знаю, с чего это взяли), что с этого числа будет Наполеон набирать из нас к себе в полки, что встревожило весь народ.

И мы не знали, куда деваться: бежать если, то, может быть, попадешься на разъезд или пикет французской, которые либо отправляли обратно в Москву, либо умерщвляли; но мы, положась на власть Божию, остались на произвол судьбе; чему быть, того не миновать.

Однако 1-е число прошло благополучно и 2-е также, и мы успокоились, не зная, что впредь с нами последует; наконец, 7-го числа жандармы наши вдруг собрались и в полдень уехали, а на место их пришла пехотная гвардия; после жандармов начали вывозить раненых из дому, а 10-го числа к вечеру караулы все были сняты у Воспитательного дома и куда убрались – не знаем; в этот вечер всем нам был приказ от генерала Тутолмина, чтоб никто во всю ночь не спал, а были б в предосторожности, ибо нам известно было (да я и сам видел), как копали рвы около стен, что с Кремлем должно быть чему-нибудь.