Изнанка судьбы

Несколько бабочек пронеслось прямо перед моими глазами — гладкое, блестящее тельце и бритвенно-острые края крыльев, загнутых хищным полумесяцем. Ни одна не коснулась меня: поднявшись в воздух, они растаяли в нем, напоив небо кобальтовой синью.

Там, где раньше была скала, возвышалась огромная, невероятная машина. Сплетение зубчатых колес, ремней, противовесов, грузов, рычагов, маятников и циферблатов. Казалось, безумный изобретатель просто взял набор деталей и соединил их в одно целое без цели и смысла. И все это тихо позвякивало, тикало, крутилось и работало само собой.

Статуя чуть шевельнулась, стукнули друг о друга звенья каменной цепи. А затем она опустила руки и обернулась ко мне. Я не видела ее лица под сумраком капюшона, но чувствовала пронзительный взгляд — всей кожей, каждым волоском. Казалось, она смотрела не на тело, но глубже, в самое сокровенное.

Стало немного боязно, но страх этот был далеким, каким-то ненастоящим. Словно принадлежал не мне.

Если что — убегу. Она же в камень вросла — не догонит.

— Ты пришла, чтобы отпустить меня, — прошелестел бесплотный голос.

Она не спрашивала. Утверждала.

— Нет! — это вырвалось у меня самой собой, вперед любых мыслей. А внутри тут же родилась уверенность, что отпускать ее никак нельзя. — А ты кто?

Ее смех походил на хруст гальки под ногами.

— Взгляни, и узнаешь.

Звенья цепи снова стукнули друг о друга, когда она подняла руки, чтобы откинуть капюшон.

Я зажмурилась от ужаса и вцепилась в переметную сумку так, что даже пальцы заболели:

— Не надо!

…Не хочу, не могу, не желаю знать, что у нее под капюшоном! Так нельзя, просто нельзя, невозможно, убегу сейчас, только бы не видеть этого, никогда сюда не вернусь…

Тяжкий вздох разнесся над площадкой.

— Открой глаза!

Я помотала головой и укусила себя за большой палец. Боль немного прогнала панику, но все равно было страшно.

— Открой, не бойся. Я не смогу сделать этого без твоего согласия.

Несмело приоткрыв один глаз, я увидела, что руки статуи опущены, и успокоилась. Настолько, что не только открыла второй, но и начала озираться по сторонам.

Все-таки очень знакомое место. И все такое нереальное. Как во сне или видении…

Видение! Вот где я видела раньше этот храм в окружении менгиров.

Получается, это сон?! Просто сон…

Мне часто снится странное. Наверное, я упала в сугроб и сейчас замерзаю. Жаль только, что мои предсмертные видения такие бестолковые. Насколько лучше было бы напоследок увидеть Рэндольфа и Терри.

— Ты так отчаянно бежишь от себя, — она развела руки, отчего цепь меж ними натянулась. — Оставила меня здесь, приняла зарок на долг. Даже если передумаешь, я ничего не смогу сделать, пока ты не выплатишь его.

— И не надо! — мне совсем не хотелось, чтобы каменная женщина в балахоне что-то делала для меня.

Она печально покачала головой:

— Путь к познанию лежит через страхи и искушения. Иные всю жизнь борются с ними, обретают силу, но теряют счастье, потому что нельзя быть счастливым, отвергая часть себя. Иные поддаются и теряют человеческий облик. Обычные люди всю жизнь бегут познания, страшась узреть себя настоящего. Зачем ты выбрала путь обычного человека?

— Я же человек, — это прозвучало вопросительно.

Слова статуи будили во мне что-то нехорошее, давно и прочно похороненное на дне души. Мне хотелось, чтобы она замолчала. Так хотелось, что я почти готова была заткнуть уши.

— Ты похожа на безумца, который решил, что его правая рука плоха и порочна, поэтому привязал ее за спину, чтобы никогда не видеть и не пользоваться…

Но я уже не слушала. Всем моим вниманием завладела огромная машина за спиной статуи.

Механизм не был бессмыслицей, как показалось мне на первый взгляд. Вся эта огромная, щелкающая и позвякивающая махина оказалась прядильным и ткацким станком, что работал сам по себе, без ткача.

Гигантские веретена тянули нить откуда-то из-под земли. Рыхлая и белая, она ложилась на огромные деревянные стержни лишь для того, чтобы снова быть скрученной с соседними нитями. Дрожали толстые струны основы, сновали туда-сюда челноки, нить окрашивалась сама собой, стоило ей лечь в ткань, поднималось и опускалось бёрдо, рисуя неповторимый узор…

И над всем этим порхали сотни черных бабочек, срезая острыми кончиками крыльев нить утка.

Зрелище было столь величественным и фантасмагоричным, что сознание с трудом вмещало его. А пестрое полотно все прибывало, накручиваясь на исполинский вал.

Грандиозный размер машины и слаженность ее работы так потрясли меня, что я не сразу поняла: ткань выходит с изъяном. Часть волокон основы была оборвана, материя расходилась проплешинами. Сломана была и сама машина. Несколько валов и шестеренок стояли, бессильно повисли маятники. Машина мучительно покряхтывала, продолжая работу вопреки поломке.

— Что это? — спросила я у статуи. И для верности ткнула пальцем ей за спину.

— Ткацкий станок судьбы.

— Судьбы?! — мои глаза округлились. Я немедленно вспомнила все, что говорил про судьбу Рэндольф.

Получается, по вине вот этой штуки у меня не будет больше моего фэйри?! А если ее сломать?!