Изнанка судьбы

Я подумала: надо бы ляпнуть хоть что-то, хоть какую глупость, чтобы разрушить неловкость. Но немота была сильнее.

Рэндольф открыл глаза. В сумерках его зрачки казались огромными и почти круглыми.

— Тебе было приятно, Элисон? — спросил он срывающимся шепотом.

Я кивнула, все еще не в силах сказать хоть слово.

— Тогда давай спать.

— А… ты?

Он вымученно улыбнулся:

— Это неважно.

— Как это неважно?! — я даже села от возмущения. — И что, это все?!

— Ну… да, — его голос звучал озадаченно.

— А вот и нет, — во мне неожиданно проснулось упрямство. — Так неправильно!

Он смотрел на меня все так же сосредоточенно, будто решал сложную задачу. И я сама положила руки ему на плечи и поцеловала.

Я не очень хорошо умею целоваться — опыта мало.

— Элисон, — сказал он, отрываясь от моих губ. Мягко, как говорят с неразумным ребенком. — Тебе будет больно. Первый раз всегда больно.

— Пусть будет! — сказав это, я зажмурилась. Подумать только — я сама такое говорю, как можно! Сама вешаюсь на мужчину. Ужас какой!

В этот раз все было дольше. Рэндольф гладил меня несмело, словно боялся сделать больно простым прикосновением. Но от его осторожности, восхищения, еле сдерживаемого желания и страха во мне снова вспыхнул все тот же жаркий голод. И теперь я была смелее. Не только принимала, но и пыталась подарить в ответ ласки.

Тяжесть тела сверху, шепот между поцелуями:

— Ты уверена?

— Да!

Было больно. Куда больнее, чем я ждала, хотя он был очень аккуратен и нежен. Как ни пыталась, я не смогла сдержать крика. Рэндольф остановился, тяжело дыша, и простонал сквозь зубы мое имя. А потом двинулся снова — медленно, сдерживая себя. И к боли от его осторожных движений начало примешиваться удовольствие.

Это было странное удовольствие. Больше от его заботы. От понимания, как он хочет, чтобы мне было хорошо, как боится быть слишком грубым и резким…

Боль мешалась с наслаждением и уходила. Сплетение, слияние, неописуемое ощущение чужой плоти внутри. Сладкая, медленно нарастающая волна от каждого нашего движения навстречу. Хриплый мужской стон, от которого по телу пробегает жаркая дрожь. Капли пота на лбу. Распущенные волосы щекочут кожу. Удивительные мгновения близости после…

Наверное, мне полагалось умирать от стыда. Я сама настояла на этом — есть ли больший позор для леди? Отдалась мужчине, который не был моим мужем. Которого почти не знала. И, кажется, не любила — знать бы вообще, что такое «любовь». Я отдалась не потому, что он обманул, принудил посулами или заставил, не из страха, что он оставит меня без покровительства, и не в попытке расплатиться за защиту. Я просто хотела. Могла сказать «нет» в любой момент, но тело и душа отвечали только «да». Я не была жертвой. И не желала стыдиться этого.

Рэндольф лежал рядом без доспеха, без одежды и без обычной бесстрастной маски. Мягкая, счастливая улыбка блуждала по его лицу. Сейчас он казался совсем юным: можно было поверить, что Терранс — его старший брат. Фэйри повернулся, и его взгляд был как любящие прикосновения.

Несмотря на усталость и вой вьюги за окном, в сон не тянуло. Я ощущала внутри кипучее, нервное возбуждение. Хотелось болтать, смеяться, приставать к Рэндольфу — такому спокойному, расслабленному, непривычно открытому.

— А сейчас ты о чем думаешь?

— Ни о чем. Мне просто хорошо.

— Ты считаешь меня шлюхой?

— Нет, — он удивился. — А должен?

— Не знаю. Я же теперь падшая женщина. Совсем-совсем падшая, ниже некуда. Без шансов выйти замуж.

Даже не думала, что бесстрастный Рэндольф способен так хохотать.

— Очень смешно, да? Сразу видно, что у тебя с воспитанием еще хуже, чем у меня. — Обидеться не получилось, я засмеялась вместе с ним. Пусть он всегда будет таким счастливым.

Отсмеявшись, он заставил меня подвинуться ближе к огню и коснулся пальцами отметины на груди.

— Откуда у тебя этот шрам, Элисон?

— Этот? Ой, я правда не знаю. Он просто взял и появился. Точно помню, что не резалась. И провалов в памяти не было. Смешно, да?

Он помрачнел:

— Не смешно. Это руна.

— Руна? Почему на мне неизвестно кто вырезает руны? Я что, свиток этому «кому-то»?!

— Ты это ты. С тобой что угодно может быть.

— А ты знаешь, кто я, Рэндольф? Почему это все происходит со мной?

— Догадываюсь.

— Скажи мне!

— Прости. Нельзя.

— Почему?

— Ты должна сама вспомнить.

— Да уж, сразу видно, что вы с Терри братья, — буркнула я. — Опять одни туманные намеки.

Фэйри не ответил. Отвернулся, чтобы подкинуть дров в очаг.

Мне пришла горькая мысль:

— А ваши с Терри родители… они живы?

— Мои — нет. У Терранса… не знаю. Отец умер, мать должна быть жива.

— Погоди. Я запуталась! Вы же братья. Почему у вас разные родители?

— Мы побратимы, Элисон. Мы смешали кровь и разделили судьбу. Эти узы сильнее тех, что налагаются по праву рождения.

— Совсем запуталась. Почему вы тогда так похожи? — голос прозвучал жалобно.

— Мы смешали кровь и разделили судьбу, — повторил Рэндольф. — Тело, душа и судьба — едины.