Изнанка судьбы

Элвин прав: она специально меня дразнит.

Чтобы смыть горький привкус ревности, я отхлебываю охлажденного игристого вина из поданного Риэном бокала.

— Боюсь, я мало что запомню из сегодняшнего вечера, — с грустным вздохом говорит брат Элвина. — Кроме сияния ваших божественных глаз.

— Гранитных, — подсказываю я.

— А? — он озадаченно хмурится.

— Мои глаза серые, лорд Риэн. Некоторые льстецы умудряются сравнить их с мельхиором, но сделать это, не погрешив против истины, невозможно. Остается неблагородный гранит или еще более плебейский кремний. Весьма неудобно, не так ли?

Отповедь не смущает красавчика. Он улыбается, все так же облизывая меня восторженным взглядом, чуть склоняется и шепчет:

— Кошачий глаз.

— Что?

— Кошачий глаз. Он серый и сияет перламутром. В нем загадка. Глупцы находят кошачий глаз не таким привлекательным, как вульгарные самоцветы, но я скажу: он прекрасен! Неброская красота и скрытая за ним тайна завораживают. Невозможно оторваться от его чарующей глубины, — с придыханием говорит Риэн.

Наивное бесстыдство или находчивость собеседника тому причина, но я вдруг улыбаюсь в ответ — благосклонно и призывно.

Элвин

Тварь лежала на боку, раскинув лапы, неприятно похожие на человеческие руки. Размеры монстра — не меньше десятка футов, не считая мясистого короткого хвоста — внушали уважение. Не меньшее уважение внушали зубы, похожие на мелкие тонкие иглы. Почти такие же иглы, темно-зеленые, в тон болотного цвета чешуе, топорщились на холке, торчали частоколом вдоль позвоночника. И иглы, и сама чешуя влажно поблескивали от слизи.

Пожалуй, наиболее отвратительным в твари было неуловимое, но пугающее сходство с человеком. Большие глаза навыкате под пленкой век, тонкая переносица, оканчивающаяся курносым пятачком, мясистые ярко-алые губы вокруг неестественно огромного рта.

— Редкостная милашка, — заключил я, переворачивая ее на другой бок пинком. — И выглядит до отвращения материальной. Ты поэтому хотела мне ее показать?

Тела порождений Изнанки — неважно, идет речь о полуразумных и полезных вулях или всякой пакости вроде грисков, — после смерти быстро теряют плотскую основу. Становятся пустыми и легкими. Оболочка, мумия. Тронешь — рассыплется черным прахом.

— Поэтому тоже, — Иса натянула шелковые перчатки, без тени брезгливости на лице открыла твари пасть и уставилась внутрь, словно надеялась увидеть там ответы на все незаданные вопросы.

Я залюбовался. Наблюдать за княгиней всегда приятно, любое, даже самое простое действие она проделывает с неизменными изяществом и грацией, недоступной смертным. А уж на контрасте с омерзительной тварью эффект получался и впрямь убойный.

— Отлично смотритесь вместе — красавица и чудовище. Тебе надо заказать портрет с этой пакостью.

Стормур громко фыркнул:

— Держи свои советы при себе, Страж. Тебя не для этого позвали.

Я сделал вид, что не услышал его реплики.

— Кстати, перчатки лучше сжечь. Готов спорить, что слизь ядовита.

Она кивнула, не выказывая паники. Отпустила монстра, медленно стянула перчатки и швырнула на труп два белых комочка:

— Что скажешь?

— Это не монстр из леса. И не химера. Поэтому и сохраняет стабильность. Я бы предположил, что когда-то это было человеком. Одержимый Хаосом, скорее всего.

Стормур снова фыркнул, а я намеренно проигнорировал эту демонстрацию презрительного недоверия. Братец-буря на дух не переносит, когда его не замечают или не принимают всерьез.

Он по-прежнему немного раздражал меня, но эта неприязнь была как легкий бриз по сравнению с ледяным шквальным ветром самозабвенной ненависти Стормура. Фэйри вообще постоянны в своих страстях, а нежные чувства регента хансинорского двора еще и подпитывал уродливый ожог по форме моей ладони, который он имел удовольствие каждый день наблюдать в зеркале на своей щеке.

Княгиня повернулась к брату:

— Видишь! Никто не знает о Хаосе больше Стражей.

Она ошибалась, но я не стал ее поправлять.

— Откуда у тебя эта зверушка?

— Он напал на Стормура. Вчера. Прямо на улице.

Я приподнял бровь:

— О, я смотрю, лорда-бурю любят женщины и домашние питомцы. Не иначе как за доброту и отзывчивость.

Княгиня нахмурилась, но оставила шпильку без внимания. А вот ее братец, разумеется, не смог смолчать:

— Ты, остряк-самоучка. Думаешь, это смешно?!

— Ну да. Смешно.

— Чего еще ожидать от бывшего человека? — он выплюнул это с непонятным торжеством, точно поймал меня на чем-то позорном. — Ты как был, так и остался гнусной тварью, не знающей ни слова «честь», ни уважения к памяти павших.

— Стормур! — клянусь, в голосе Исы было столько льда, что во дворе заметно похолодало. А она повернулась ко мне и добавила: — Не задирай моего брата, Элвин. Погибло трое его людей, прежде чем они сумели справиться с монстром. Так что не оскорбляй память павших.

— Хорошо, не буду. Если я больше не нужен, я пойду?

— Нет, не пойдешь. Это не первое покушение. Я хочу, чтобы ты защитил моего брата, пока он гостит в Рондомионе.

Предложи она мне выйти на центральную площадь и публично объявить себя идиотом, я и то меньше бы удивился.

— Княгиня изволит шутить? — осторожно осведомился я.