– Не надо меня уверять! – вскипел я. – Человек, у которого они были похищены, тот самый набоб, сейчас дожидается на Саксосе хорошей погоды. Не пройдет и нескольких часов, как он свалится тебе на шею. Можешь заключить сделку с нами, а можешь поговорить с ним, но никаких сделок уже не будет. Потому что это его драгоценности – или ты забыл? Передай нам остальное и ему незачем знать, что ты остался в живых.
Он задумчиво посмотрел на меня. Порывы ветра становились все чаще, а горизонт превратился в одно сплошное грозовое облако.
– Вы их купите у меня? – медленно, словно нехотя процедил Николас.
– Ты войдешь с нами в долю из того, что удастся за них выручить.
– Какие гарантии, что меня не обманут?
– У тебя нет никаких гарантий, – ответил я, – но есть просто удивительно паршивая альтернатива.
Он почему-то принялся разглядывать свои ноги.
– Встретимся в кафе, – сказал Николас.
34
В кафе была небольшая керосиновая печурка, мы скрючились над ней и потягивали коньяк. От нашей одежды шел пар. Гроза захватила нас по дороге к бару. Теперь мы устроились в тепле, а дождь барабанил по стеклам, и вода из-под двери сочилась вниз по ступенькам.
Владелец этого заведения склонился над нами с бутылкой в руке. Очевидно он решил, что мы попали в неприятную передрягу и нам пришлось произвести вынужденную посадку. Это подвигло его оказать нам радушный прием, как и следовало добропорядочному островитянину по отношению к жертвам кораблекрушения. По местным меркам это означало коньяк. В некотором роде я даже был с ним согласен и уже допивал четвертый стакан.
Наконец мне удалось донести до его сознания, что если он уж столь великодушен, то мог бы раздобыть нам немного еды. Эта идея его явно увлекла, и он отправился в заднюю комнату претворять ее в жизнь.
Кен прислонился к стене и прикрыл глаза. В баре царил уютный полумрак, барабанивший дождь делал эту обстановку еще приятнее. Стрелки моих часов показывали десять пятнадцать. Гроза еще два-три часа будет висеть над нашей головой, а значит набоб со свитой окажется здесь не раньше двенадцати.
Через некоторое время появился хозяин бара с тарелками, сыром, медовыми лепешками и буханкой хлеба.
Китсон отделился от стены и принялся за еду. Комната уже вполне согрелась, воздух в ней был влажным и попахивал керосином. Мы расстегнули куртки ровно настолько, чтобы не показалось оружие, торчавшее за поясом.
Я прикурил сигарету и откинулся на стуле.
– Как рука?
– Немного занемела, но я думаю, все будет о'кей, – он осторожно прислонился к стене, закрыл глаза и обмяк. У него, как и у всех пилотов, была профессиональная сноровка в умении ничего не делать, когда делать нечего.
Часов в одиннадцать появился Николас, то есть Моррисон. Он весь промок насквозь, перемазался в масле и выглядел почти изможденным. Хозяин с любопытством посмотрел на него. Николас что-то ему сказал и плюхнулся на табуретку рядом с нами. Хозяин налил ему стакан коньяка.
– Ну? – спросил Кен.
Николас посмотрел на печку, лицо его было неестественно бледным.
– Они у меня в доме.
– Раз ты готов, то пора отправляться, – сказал я.
Он залпом осушил свой стакан и снова стал смотреть на меня.
– Я-то думал, что к этому времени о них все забыли, – тихо сказал он. – Столько лет прошло. Мне казалось, что их хозяину нет до них никакого дела, и поэтому стал их продавать.
– Слишком короткий срок, чтобы забыть про полтора миллиона, – заметил Китсон.
– Как ты узнал про меня? – Николас посмотрел мне в лицо.
– Я уже приводил некоторые доводы в подтверждение этой догадки. Кроме того, когда я впервые появился здесь неделю назад и поинтересовался, что стало с пилотом "Дакоты", то тебе пришлось спрашивать об этом у хозяина бара. Такой вопрос сразу же возникает у любого, кто узнает о крушении самолета. Любой островитянин должен ответить на него, не задумываясь.
– А почему ты на этот раз появился в этих краях? – с тихой горечью в голосе спросил Николас.
– Время от времени кто-нибудь куда-нибудь приезжает. Тебе следовало знать об этом.
Он не обратил на мои назидания никакого внимания.
– Тебе непонятно, почему я посадил те деревья? Неужели это так сложно?
Я пожал плечами.
– Эти деревья растут на могиле Моррисона.
Николас следил за каждым моим движением и даже улыбался. Он ждал моего вопроса, но я продолжал молчать.
– Теперь я Николас Димитри. Моррисон умер. Но тебе этого не понять.
Я мог бы и сам догадаться обо всем, а может быть и нет. Ему просто хотелось рассказать мне про это. В конце концов после десяти лет ожидания этому человеку было просто необходимо перед кем-то выговориться.
– Вам никогда не приходилось быть богачами, и это чувство для вас незнакомо, – сказал он, глядя куда-то в сторону. – Я был богатым человеком. Это случилось, когда мне удалось завладеть этими драгоценностями. Я заглянул в хвост самолета и понял, что мне ничего не грозит, никто не сможет причинить мне зла. Будущее представало предо мной в розовом свете.