Изнанка миров

На побережье у меня был тайник. Тут я копил авигдорово золото, сюда же припрятал атомную бомбу. К ней надо будет раздобыть свинцовый ящик, а то мое золото начнет светиться в темноте… Я как раз заканчивал засыпать бомбу песком, когда услышал шуршание гальки.

— Здравствуй, Картафил.

Это была Ребекка, отчаянная умничка Ребекка, не побоявшаяся вечером прийти одна на берег Соляного моря и — самое страшное преступление с точки зрения ее отца — заговорить с чужаком.

— Добрый вечер, Ребекка, — сказал я.

Глазищи у нее были — как у газели: большие, темные, красивые. И сама она была как газель, с изящной фигуркой и очаровательной грацией жеребенка. А еще у нее были волшебные руки… Это ведь она меня выходила после падения с экспресса. Хотя иногда, в такие бесконечно длинные и одинокие вечера, я жалел, что выжил.

— Ты… ты хороший человек, Картафил, — запинаясь, сказала Ребекка. — Жаль, что ты не из нашего племени и не чтишь наш Закон. Это очень важно: чтить Закон. Это то, что делает нас лучшими.

— Лучшими из кого? — спросил я.

— Просто — лучшими! Нам будет даровано возмездие. Только мы останемся в мире после него. Не будет ни аммонитов, ни моавитян, ни… — Ребекка осеклась при виде моей грустной улыбки.

— Видишь ли, девочка, — сказал я, — есть и другие миры, кроме этого.

Теперь был ее черед улыбаться снисходительно.

— Ты хороший человек, Картафил… — повторила она.

— Тут ты ошибаешься, — сказал я.

— Хороший, — с нажимом сказала она. — И будь ты из нашего племени, ты бы мог…

Она вдруг побледнела, улыбка сбежала с ее лица, а глазищи уставились куда-то за меня, в море. Я обернулся и, с трудом веря в свою удачу, потащил из-за пояса ракетницу.

На фоне бордового солнечного диска, опускающегося в Соляное море, чернели паруса галеона с Тортуги.

ПЕРЕХОД

Океан штормит. Галеон «Легба» то и дело зарывается бушпритом в волну, палубу захлестывает зеленоватой водой, она пенится у основания мачт и через шпигаты устремляется обратно за борт. Небо, мутновато-расплывчатое, как и бывает во время Перехода, затянуто тяжелыми, иссиня-черными тучами, и ветер бросает мне в лицо соленые брызги Предвечного Океана.

Капитан Фробишер по прозвищу Идальго нервничает. Отдав приказы сборищу матросов откровенно разбойничьей наружности, которое именуется командой «Легбы», он поднимается на ют, вытаскивает подзорную трубу и напряженно всматривается в горизонт.

Я стою рядом, застегнув куртку на все пуговицы и потуже затянув ремень. Одной рукой я держусь за ванты бизань-мачты, чтобы не упасть из-за качки, а другой перебираю в кармане золотые монеты.

— Кракен? — спрашиваю я.

Идальго молча качает головой, не отрываясь от подзорной трубы.

— Буканьеры из Монсальвата?

У Фробишера есть каперский патент, но он подписан губернатором Тортуги и дает право грабить суда любого мира. Для фанатиков из Монсальвата это не документ.

— Далеко еще до Тортуги? — я предпринимаю еще одну попытку разговорить капитана.

Боцман свистит в свою дудку, и матросы проворно, как обезьяны, взбираются на мачты.

— Мы идем не на Тортугу, — говорит Идальго и поворачивается ко мне.

Он красив до смазливости: ямочка на подбородке, длинные вьющиеся волосы каштанового оттенка, лихие усы и эспаньолка… Даже шрам через бровь его не портит. Пронзительно голубые глаза глядят надменно и насмешливо. Такие нравятся женщинам.

— Не на Тортугу? — спрашиваю я.