— Ну что тебе сказать, — начал Охрин и вдруг разозлился из-за необходимости давать длинное и нелепое объяснение. — Короче, этот твой экстрасенс может не только отправить человека в прошлое, но и забрать кого-нибудь оттуда. Все!
Охрин испытал чувство облегчения, одним махом покончив с разъяснениями.
— Я думал, это какая-нибудь мистификация или галлюцинация, — тихо сказал Антон. — Но если это действительно так, а это, похоже, именно так, то в какую историю я тебя втравил!
— В какую историю?! Ты даже не представляешь, как я благодарен тебе. Ты когда-нибудь слышал, чтобы я был кому-нибудь за что-нибудь благодарен? Это просто чудо! Это такой поворот!..
— Постой, но если все настолько реально, что можно не только отправлять людей в прошлое, но и кого-то забирать оттуда, то это просто ужас! Представляешь, какие могут быть последствия для всего нашего общества, для человечества вообще?
— Ах, оставь! Разберутся как-нибудь. И вообще, чему быть — того не миновать. Не будь занудой. Ты же поэт.
— Но если ты не будешь об этом думать, я не буду, он не будет, — тут Антон неожиданно ткнул пальцем в сторону вышедшего из подъезда гражданина, заставив его опасливо покоситься на собеседников, — то кто будет это делать? Кто?
— Желающие найдутся, не переживай. Вон их сколько, снующих, мельтешащих, лезущих друг другу на голову. Телевизор включишь — какие лица! Какие речи!
— Не заводись. Скажи лучше, что теперь делать будешь.
— Что делать? Любить буду! Писать буду! Жить буду!
— Все это хорошо, но, помнится, мы мечтали жить не только в кругу своих мелких личных интересов.
— Искусство и любовь — вот все, ради чего стоит жить на этом свете. Все остальное — стойло и пойло.
— Она все знает? — спросил Светлый, оставив попытки в чем-то переубедить своего оппонента.
Евгений отрицательно покачал головой.
— Вот! — предупреждающим тоном сказал Антон.
— Да не переживай ты! Все образуется.
— Как-то неубедительно прозвучало.
— Не придирайся. И не обижайся. Заходи через пару дней, увидишь — все образуется.
Поэт понял, что разговор окончен. Евгений направился в подъезд.
— Стой! — крикнул Светлый. — А эти странные партизаны, которые мост…
Художник, не дослушав вопроса, утвердительно кивнул головой и удалился, оставив Антона стоять с открытым ртом.
— Ты проводишь меня? Я хочу пойти к маме на могилу. Надеюсь, это можно? — спросила Инна в тот же день.
— Да, конечно. Но, может быть, лучше завтра? Я думал, мы сегодня побудем вдвоем.
— Я хотела бы сегодня, — заупрямилась Инна. — Если ты не можешь, я пойду одна.
— Нет-нет, я пойду с тобой. К тому же, мы хотели купить тебе кое-что из вещей. Вот и зайдем на обратном пути. Мне кажется, тебе пойдет оранжевое платье.
— Я хочу синее.
— Может, лучше зеленое?
— Тебе что, не нравится синий цвет?
Евгений неопределенно пожал плечами.
— Как, тебе не нравятся мои синие глаза? — нарочито сердитым тоном спросила она.
— Синие глаза нравятся, а синее платье не очень. Впрочем, если ты очень хочешь…
На кладбище было тихо и пусто. Пахло прелой листвой. Могила ее мамы неожиданно оказалась в довольно запущенном состоянии. Евгений не отходил от Инны ни на шаг. Часто ему приходилось буквально закрывать собой то, что находилось совсем близко, и чего ей видеть было нельзя.
— Ты можешь пройтись, — попросила Инна.
— Я минут пять посижу одна.
Евгений отошел, стараясь по-прежнему закрывать собой страшный объект.
— Сколько заброшенных могил! — сказал старик, похожий на старинного пустынника, в видавшей виды рясе. — И сколько зла развелось, алчности, никто ни о чем не думает наперед. А ведь сказано у пророка: «Горе тем, кто постановляет несправедливые законы и пишет жестокие решения, чтобы устранить бедных от правосудия и похитить права у малосильных из народа моего, чтобы вдов сделать добычею своею и ограбить сирот. И что вы будете делать в день посещения, когда придет гибель издалека? К кому прибегнете за помощью? И где оставите богатство ваше?».
— Вы монах, что ли? — полюбопытствовал Евгений.
— Старец я, и удивляюсь всему увиденному здесь.
— Здесь, как везде. А решают в столице, дедушка.
— Да-а. И сказано у пророка: «Как сделалась блудницею верная столица, исполненная правосудия! Правда обитала в ней, а теперь — убийцы. Серебро твое стало изгарью, вино твое испорчено водою, князья твои законопреступники и сообщники воров…».
— Издалека идете?
— Ох, издалека. И дал мне Господь узреть грядущее…
Что-то проговаривая, старик скрылся среди деревьев.
— Позвольте, что вы сказали насчет грядущего?
Евгений устремился за ним, но монах словно сквозь землю провалился.
Тут художник спохватился и бросился обратно. Инны у могилы ее матери не было. Да, она была там, куда он должен был ее не допустить.
— Что это такое? — женщина дрожала, как от холода. — Ты знаешь, да?
— Пойдем отсюда, это просто случайное совпадение, — Евгений постарался сохранить спокойный, непринужденный вид.
— О чем ты говоришь? Ведь это же моя фотография — посмотри!
— Ну, может, это какая-то глупая шутка, — начал теряться художник.