Евгений снова неточно положил мазок, смазав деталь на полотне. Лицо его нервно передернулось, и он изо всей силы запустил кистью в дальний угол комнаты. Кисть ударилась о стену и отскочила, оставив на ней яркий багровый след.
— Ты можешь две минуты помолчать в конце концов?! Чего ты ко мне пристал со своей гражданской войной?!
— Ладно, не злись. По-моему, твое затворничество тебе не на пользу. Нервным ты стал в последнее время, совсем издерганным. Сделал из себя мученика! — Светлый и сам вдруг разозлился. — Признайся, что ты сознательно истязаешь себя и, может, даже упиваешься этим, находишь в этом источник вдохновения, оправдания для самого себя… — Антон осекся, встретившись взглядом с Евгением.
— Ладно, сказал тот, — замнем, а то поссоримся. Почитай лучше что-нибудь из твоих новых стихов.
— Ты действительно хочешь послушать?
— Почему бы и нет?
Антон встал, сосредотачиваясь, прошелся по комнате, остановился у окна и, глядя во двор, стал читать:
Читая, Антон наблюдал, как за окном в песочнице играли дети, и девочка с рыжими, связанными синей лентой волосами, пыталась строить какое-то сооружение, но песок всякий раз предательски осыпался.
Девочка за окном снова терпеливо возводила домик и уже дошла до крыши, но крыша вдруг обрушилась, увлекая за собой стены.
Наконец терпенье девочки лопнуло, и она сердито ударила совком по неподатливому строению, почти сравняв его с землей.
Художник слушал внимательно, слегка сощурив глаза.
— Ну как? — спросил Антон, сделав выжидательную паузу.
— Честно?
— Разумеется.
— Так себе. Только я не понимаю, зачем тебе понадобилось эксплуатировать эту тему, и почему сейчас ты выбрал именно это стихотворение. Ты хочешь меня задеть как-то, о чем-то мне напомнить? — в голосе Евгения появились задиристые нотки.
— Ну что ж, если ты сознательно идешь на откровенный разговор, я отвечу тебе, — принял вызов Светлый. — Ты сам зациклился на этой теме. Тебя никто и ничего больше не волнует. Эти твои анархисты — просто блеф. Ты всегда пишешь одно и то же. Я это знаю наверняка.
— Ну-ну, — в глазах художника появился недобрый блеск.
— Вот! — Антон сорвал драпировку с ближайшего мольберта.
На полотне показалось лицо молодой женщины с большими, широко раскрытыми глазами, в окружении зыбких разноцветных огней на фоне расплывчатых, словно набегающих рельсов и шпал.
— Вот! — крикнул Антон, переходя к следующей картине и сдергивая с нее покрывало.
На картине была та же женщина. Она, упершись ладонями в сплошную каменную стену, как-то испуганно смотрела с полотна.
— Вот! — снова крикнул Антон, проходя дальше.
— Остановись! — скомандовал Евгений предупреждающим тоном.
Светлый остановился, но не замолчал.
— Ты зациклился и потому не можешь нормально жить и работать. Когда ты последний раз выставлял свои картины? И сам, наверное, уже не помнишь. Все это потому, что она погибла. А погибла она потому, что ты ей ничего не объяснил. Она так и ушла, считая тебя негодяем. Не смотри на меня так. Я говорю это не потому, что решил тебе досадить, а потому, что хочу тебе помочь. Ты должен ее увидеть, и тебе сразу станет легче.
— Не понял. Вернись на две фразы назад, — Евгений пытался надеть на лицо циничную маску.
— Я повторю: ты должен увидеть ее и все объяснить.
— Приехали, — Евгений медленно опустился в кресло.
— И я знаю, кто тебе может помочь.
— Ты, конечно.
— Не только. И даже не столько я… Короче говоря, есть такой человек. Ты можешь называть его экстрасенсом, гипнотизером, шарлатаном — кем угодно. Но сам он считает себя медиком, доктором, психотерапевтом.
— «Я поведу тебя к врачу, — сказал мне лучший друг», — нараспев продекламировал Евгений.