Изнанка мира

— Стой! — крикнул Патриков и устремился за беглецами, но они, в том числе и неожиданно выздоровевший раненый, побежали, вернее попрыгали с площадки на площадку, перемахивая через лестничные пролеты. Оперативник мчался, прыгая через три-четыре ступеньки и поэтому изрядно поотстал, но, выбежав на улицу, старался не терять монстров из виду. Надолго беглецов не хватило, и Патриков, задыхаясь от бега, стал понемногу сокращать расстояние. В конце концов монстры нырнули в подъезд одного из домов. Патриков влетел вслед за ними, вскидывая пистолет. На первом этаже у окна стояла компания побледневших с испугу алкашей. Один из них в трясущейся руке держал полный стакан, из которого время от времени на пол выплескивалось его содержимое. Николай помчался наверх за удаляющимся топотом. На пятом этаже он успел заметить, как захлопнулся чердачный люк. Поднявшись по металлической лестнице, Патриков прислушался и, услыхав удаляющиеся шаги, резко толкнул люк рукой с пистолетом, готовый в любой момент выстрелить. Выглянув, он никого не обнаружил и, осматриваясь, поднялся наверх. Там было тихо. Осторожно, прислушиваясь к каждому звуку, Патриков стал продвигаться вперед. Вдруг, шагах в пяти от него, едва освещенные светом из открытого люка выступили два силуэта.

— Пришел? — просипел один голос.

— Сам виноват! — прорычал другой.

Каким-то неведомым чувством Патриков уловил впереди невидимое глазу движение и, как подкошенный, рухнул на пол — этот трюк у него всегда получался, как у каскадера. Над ним что-то сверкнуло и разбилось сзади о какую-то опору. Полыхнуло пламя. Патриков дважды выстрелил перед собой, но там уже никого не было. По чердаку поползли клубы густого дыма. Николай прокатился по полу и, провалившись в люк, повис на одной руке. Над его головой уже вовсю полыхал пожар. Спрыгнув на площадку, оперативник позвонил во все расположенные на ней квартиры и, не дожидаясь, пока откроют, закричал:

— Вызывайте пожарных! Горит чердак!

Затем он сбежал вниз и, оказавшись на улице, осмотрелся по сторонам. Монстров нигде не было. И только в вышине разгоралось пока еще слабое зарево. Вот тогда-то и сгорела крыша дома № 17 по улице Губкина.

VII

С утра Лэнгли была грустной и неразговорчивой. Она бесцельно ходила по квартире, прислушиваясь к каждому шуму, доносившемуся из коридора, подолгу стояла у окон. К полудню она стала нервничать. Наконец кто-то пришел. Лэнгли взволновалась, насторожилась. Оказалось, пришел милиционер. Лэнгли сразу ушла в спальню, а младший лейтенант милиции стал расспрашивать, не слышал ли Блоков ночью какого-либо шума.

— Слышал, — признался Блоков. — Лаяла собака на третьем этаже.

— И у вас это не вызвало подозрений? — удивился милиционер.

— Да у нее это бывает иногда.

— Ну, а еще что-нибудь слыхали? Например, стук, треск, голоса?

— Нет, не слыхал.

— Вот так всегда, — посетовал младший лейтенант. — Звукоизоляция ни к черту, и в то же время никто никогда ничего не слышит.

Милиционер вышел и позвонил в соседнюю квартиру.

— Что-нибудь случилось? — тревожно спросила Лэнгли.

Ее аристократически белое личико осунулось, глаза стали светло-сиреневыми, прическа ее слежалась, приобретя более прилежный и менее вызывающий вид.

— Кажется, обокрали квартиру этажом ниже.

Женщина сникла окончательно.

— Да брось ты так переживать! — решил подбодрить ее поэт. — Расскажи мне о своей проблеме. Может, я тебе в чем-то смогу помочь.

— Я не знаю, что делать, — задумчиво ответила Лэнгли, — ждать или возвращаться.

Егор не знал, чего ей надо ждать и куда возвращаться, и поэтому выжидающе молчал.

— Пожалуй, вернусь! — женщина решительно двинулась к чемодану, раскрыла его и сделала попытку залезть в него, но Егор удержал ее за плечи.

— Ну что ты, — стал утешать он гостью. — Перестань. Разве можно так изматывать себя? Ну кому и что ты докажешь, если будешь сидеть в чемодане? Это по-детски. Поделись лучше со мной своими бедами, и тебе сразу станет легче — вот увидишь.

Наступила долгая пауза. Лэнгли на какое-то время вновь ушла в себя. Затем лицо ее прояснилось, и на нем даже появилась тень слабой улыбки.

— А что? — неожиданно бодро сказала она. — В конце концов не я виновата, что все так получилось. Пусть побегают те, кто потерял чемодан. А я устрою себе небольшой отдых и заодно тебе кое-что расскажу — обещала как-никак. А завтра будет видно.

— Ну вот и отлично, — поддержал ее Егор.

Теперь уже Лэнгли по-настоящему улыбалась, и глаза ее вновь стали фиолетовыми.

— Давай кофе с коньяком, стихи и музыку!

Они снова сидели в креслах за журнальным столиком. Тихо звучал магнитофон.

— Ты любишь страшные тайны? — интригующе спросила Лэнгли, глядя прямо в зрачки Егору.

— Ну какой же поэт не любит страшных тайн? — любуясь ее яркими глазами на бледном лице, вопросом на вопрос ответил он.

— Тогда слушай…

И в это время погас свет. Стало темно и тихо, как в погребе.

— Это почему? — донесся из мрака голос Лэнгли.

— Не знаю. Уже давно такого не было. Но у меня есть свечи.