Изнанка гордыни

— Значит, я был прав, дражайшая мисс Каррингтон. Вы были изгоем. Печать отверженного, да. Она начертана на вас незримыми буквами. Всякий, умеющий видеть, способен разглядеть ее. Вы — дурнушка и день, когда вы поняли это, стал самым горьким днем в вашей жизни.

— Зачем вы говорите мне это?!

Он задает много вопросов. Личных вопросов. Не оскорбительных, о нет! Хуже. После предупреждения гонфалоньера Эмма была готова к издевательствам, но вопросы узника не о телесном.

Он требовательно спрашивает о самом больном и личном. Выслушивает, мгновенно улавливая недомолвки или откровенную ложь. Когда Эмма рассказывает о тревожном, о стыдном, он никогда не смеется, лишь улыбается — понимающе и мягко. И стыд уходит, оставляя облегчение от того, что тайну можно разделить с кем-то, кто не станет осуждать или насмехаться.

Обидными его высказывания становятся, лишь когда она пытается кривить душой.

— Вы влюблены в милейшего Джозефа, мисс Каррингтон?

— О нет! Совсем нет…

Он откидывается на спинку стула по другую сторону разделенной решеткой камеры. Так, что его лицо совершенно теряется во тьме.

— И не стыдно быть такой маленькой врушкой?

— Я не понимаю, какое отношение…

— Ну, вот и признались. Думаете, любезнейший Джозеф — самая главная и драгоценная тайна вашего сердца? Для любого, кто хоть раз видел вас рядом с симпатичнейшим Джо, все яснее ясного дня. Ах, какая ирония в этой идиоме! Я так давно не был снаружи, что, кажется, совершенно не помню, на что похож ясный день.

— Вы правы насчет моих чувств, Джон. Я признаюсь в них, раз уж мы договорились не лгать. Не думаю, что в любви есть что-то постыдное.

— О да. Особенно в запретной и порочной страсти к женатому мужчине, пылкая мисс Каррингтон.

— Я никогда не позволю себе перейти границу! И не возводите напраслину на мистера Найтвуда — он совершенно не догадывается о моих чувствах!

— Хммм… вы правда так думаете?

Это странная работа. Наугад, наощупь.

— Мы не знаем, какие руны стер и какие добавил этот самонадеянный юноша. Или девушка? Как вы думаете, это могла быть леди?

— Не знаю.

— Такая вероятность прибавляет нам работы. Готовьтесь, вычисления потребуют времени.

— Вы думаете, он не все испортил?

— Смотря, что понимать под “испортил”.

— Я хочу сказать — обряд все же сработает?

— О, безусловно, сработает! Лорд-командор вписал ритуал кровью в книгу Судьбы. Кровью волшебного народа, детей Предназначения. Такие вещи не проходят бесследно. Вопрос в том, КАК он теперь сработает. Признаться, мне самому интересно, к чему приведет эта история.

Это похвала от настоящего мастера. Похвала, от которой в груди разливается приятное тепло:

— У вас цепкий ум, просто феноменальный. И природное, не побоюсь этого слова, чутье. Работать с вами истинное наслаждение.

Эмма мнется, потом все же решается задать вопрос, который гложет ее уже давно:

— Вы так много знаете про ритуал. Кажется, даже больше самого лорда-командора. Откуда?

Снисходительная улыбка:

— Это я его разработал, Эмма.

Элвин

В первый раз никто не ответил. Я переждал с минуту и раздраженно замолотил колотушкой по медной пластине. Звук разнесся по всему дому. Уверен, он вполне мог пробудить даже некрепко заснувшего вурдалака.

С той стороны двери сначала стояла тишина, а затем послышался неприятный скребущий о половицы звук. И утробное ворчание, от которого по коже продрало морозом, и волосы поднялись дыбом.

Голос гриска трудно спутать с чем-то иным. И если изнаночные твари разгуливают по дому мейстера Гарутти, значит, живых людей там нет.

Уже понимая, что опоздал, я вошел через Изнанку. Вынырнул ровно за спиной твари. Повезло.

И почти сразу понял, что ошибся. Это был не гриск.

Химера.

Очень раскормленная и уродливая.

Она выедала требуху у лежащего возле двери тела. Ощутив мое присутствие, тварь глухо заворчала и подняла вытянутую морду. Кровь покрывала ее, как маска, доходя до ушей. Тусклым металлом блеснули акульи зубы в распахнутой пасти. Снова угрожающе заворчав, химера припала на мощные лапы и вздернула покрытый хитином зад с гибким хвостом, оканчивающимся скорпионьим жалом.

Хороша, несмотря на уродство! И по-настоящему смертоносна. Кто-то очень постарался, создавая из нее совершенное орудие убийства.

— Иди сюда, красавица, — хмыкнул я и сделал приглашающее движение.

Ее не пришлось дважды упрашивать.

Удар огненной плетью настиг приземистое тело уже в полете, но не рассек, а лишь ожег. Химера совершенно по-собачьи взвизгнула и ударилась о выставленный щит. Покрытые ядовитой слизью когти царапнули защиту, и я почувствовал, как та поддается.

Отродья Изнанки. Никогда не знаешь, какая магия на них подействует и насколько серьезно.

Над головой противника взмыл хвост, нацеливая жало. Я выждал для того, чтобы в последнюю секунду уклониться, убирая щит, и рубануть шпагой.

Вой оглушил. Его должны были слышать в домах за три квартала вокруг. Отрубленный кусок хвоста упал на пол, бешено извиваясь, будто был способен продолжать свое существование отдельно от прочего тела. А тварь рванула вперед, ощерив кривые зубы.