Изнанка

— Почему со мной происходит… такое? Мне очень трудно объяснить… Этот дом для меня чужой. Но в то же время я могу не глядя обойти все его закоулки, будто жил тут не один год. Я не помню, как оказался здесь, но помню тебя и Сережку…

— Война… — с отвращением и застарелой горечью в голосе прошептала Ольга. — Не помнишь?

— Нет…

— Как всегда… — Она устало вздохнула. — Ты был на войне в девяносто пятом году. Там тебя контузило… Когда ты вернулся — нейрохирурги и психиатры надивиться не могли твоей травме… Однажды целый консилиум собирали, сволочи.

Валера сглотнул волглую слюну.

— Они так и не сумели толком разобраться в деталях повреждения твоего мозга. Но последствия предсказали довольно точно… Когда твое подсознание пытается смоделировать образную картину того, что с тобой случилось там, в Чечне, мозг включает своеобразный механизм защиты. И возникает некая ложная память. Всегда разная, но достоверная и детализированная до гениального безумия. Это происходит во сне, потому что поврежден варолиев мост… Точнее, какая-то там формация, отвечающая за конструкцию сновидений… Я точно не помню… Через некоторое время ты отходишь от альтернативной жизни, нарисованной твоим воображением. А потом, через пять-шесть месяцев это повторяется вновь… Уже десять лет, Валера.

— Вчера.., снова?

— Да, ты не послушался меня. Выпил стакан водки, хотя знаешь прекрасно, что алкоголь стимулирует все это дерьмо…

— Я ведь совсем не помню никакой войны, Оля. Не помню прошлого… — Рысцов вдруг встрепенулся. — А Светка где?

— Какая еще Светка? — Она в отчаянии заломила руки. — Боже мой… То Кристина… то Светка… Я так больше не могу…

— Значит… Сережка наш с тобой сын? — осоловело уточнил Валера.

— Нет, блин… Деда Мороза со Снегуркой!

— Стоп, А… — Рысцову пришла в голову одна идея. — Скажи, чем сейчас занимается Андрон?

— Андрон? — Ольга знакомо наморщила лобик. — Во МХАТе режиссером, кажется, работает… Точно не знаю, мы давно уже не виделись. Как-то все некогда…

— Во МХАТе?! — Валера не сдержал мерзкую ухмылку. — Ладно, допустим… А я?

— Что — ты ?

— Я.., я чем занимаюсь?

— Ты после увольнения в запас всерьез увлекся интернет-дизайном. Сейчас уже начальник отдела в крупной фирме.

Рысцов не мог больше крепиться. Он рассмеялся во всю глотку.

— Ну и ну… Странички, стало быть, верстаю… Вдруг он перестал улыбаться. Новая догадка ветвистой молнией обожгла череп изнутри.

— Если сейчас только две тысячи пятый… То можно все предотвратить. Надо только отыскать Всеволода. И никогда не появится эс…

Ольга с жалостью и укоризной посмотрела на него. Погладила по голове:

— Валера, у нас нет и никогда не было знакомого по имени Всеволод.

— Правильно. Он только будет…

— У тебя сейчас самый острый момент. Такое уже было не раз: ты болезненно переживаешь крушение несуществующей жизни, которой дышал, где радовался и плакал. Это больно, я даже не представляю — насколько больно… Наверное, это похоже на ощущение, когда отнимают руку… Или вставляют искусственное сердце.

Валера смотрел на Ольгу в упор. Она не впервые говорила ему эти слова — он не помнил, но чувствовал.

— А Мелкумова? Шуров? Феченко?.. Их тоже… нет?

Ольга, не отводя пронзительно утомленный взгляд, едва заметно покачала головой. Отрицательно.

Валера медленно поднял руку и потрогал указательным пальцем за правым ухом. Бугорок, под которым должен был прощупываться ресивер-имплантат, отсутствовал. Неужели все это было игрой воображения, сбивающего с ног память о страшных днях войны?..

— Хочешь, я расскажу тебе о том мире, в котором жил?

— Да. Только завтра, хорошо?

— Конечно…

Ольга поцеловала его в щеку, оставив почти неуловимый запах духов, и улеглась, поправив подушку.

— Оля…

— Что?

— Можно я пока не буду выключать свет?

Она вздохнула и, натянув одеяло на голову, прошептала:

— Спокойной ночи…

Рысцов встал, раздвинул тюлевые занавески и открыл форточку настежь. Присел на кромку кровати, стараясь, чтобы матрац не скрипел, и стал смотреть сквозь стекло.

Там горели фонари, складываясь в незнакомый мерцающий узор. Фальшивила какая-то ночная птица, деревья шептались друг с другом о своих летних мыслях, доносился приглушенный смех припозднившейся компании.

Вспомнились вдруг и быстро проплыли перед глазами чьи-то строчки:

В чужом окне —
Чужой квартал.
Бесцветный сон.
Пустые лица…

Валера сидел так до самого утра. Он все смотрел и смотрел на гладкую кожу своих рук, ровные костяшки, аккуратно обстриженные ногти. Ничто не пропадает бесследно — остается фрагмент, контур, нечто эфемерное, напоминающее о реальности прошлого… Так и его шрамы. Они не исчезли.

Они всего лишь переместились на плоть памяти.

На темные грани снов.

Рысцов оглядывал вещи, наполняющие чужую комнату. Переводил взгляд с одной на другую, старался ухватить смутные образы, хвостики ассоциаций, какие-то крошечные штришки, фрагменты полотна, которое никак не мог обозреть целиком.

Взор спотыкался на мизерной нестыковке и слетал за пределы рамки…

Что-то не клеилось.

* * *