Изнанка

– Никто, это я только что сказала. Сейчас мы зайдем в лес, и провалимся в яму, заваленную листьями. – Она хихикнула.

–Не болтай чепухи, мы идем в гараж. – Он развернулся, и быстро зашагал впереди. Приходилось почти бежать, чтобы не отстать.

Действительно, они шли по темной дороге, идущей в обход домов. Фонарей тут никогда не было. Люда иногда спотыкалась, но ни разу он не подхватил, и, кажется, даже не замечал, что тут кто-то еще есть, кроме него. Порыв ветра принес горсть капель, где-то пролился дождь, но до них пока еще не дошел. Из пролеска через дорогу потянуло дымом. И жженой резиной.

Наконец пришли. Он долго возился с замком. Люда бывала здесь пару раз, они заходили иногда сюда, за мешками, и вещами. Внутри гаража она толком не была ни разу, потому что основная часть была занавешена тряпками, а ей и в голову не приходило поинтересоваться, почему все закрыто. Костя бы всё равно не ответил.

Зашли в гараж. Вонь тут стояла невыносимая, как будто на помойке оказались. Плотная темнота опутывала при первом шаге внутрь, было ощущение полной слепоты. Чуть привыкнув, глаза различили белесые пыльные тряпки, маячившие по краям, покачиваясь от воздуха, ворвавшегося вместе с открытой дверью. Ей показалось, что не только простыни раскачиваются по углам, а что-то еще. В животе шевельнулся липкий страх.

– Я хотел сказать тебе вот что сегодня. – Костя нащупал её руку, и коротко сжал. Получилось что-то вроде неловкого рукопожатия. – Ты большая молодец. Мы весь месяц очищали лес и набережную от мусора. – Он ненадолго замер, держась одной рукой за край ближайшей к нему простыни. – Так вот, я думаю, нам нужно переходить на следующий уровень. У нас много работы впереди.

Он начал отдергивать тряпку за тряпкой, пыль поднялась такая, что глаза защипало, и в горле запершило до сиплого кашля. Глаза резало от слез, но, привыкнув к темноте, стало видно, что находится внутри гаража. Свет от луны снаружи был слабый, но позволял разглядеть, что повсюду за простынями висели черные мусорные пакеты, перемотанные толи веревками, толи скотчем, сосульками нависающие под крышей.

Вонь усилилась, словно кто-то выкрутил ручку запахов на максимум. Наведя фонариком на один из пакетов, Люда вскрикнула. Луч бессильно метался от одного кокона к другому, часть из них была прозрачной. Через целлофан было видно месиво шерсти, вывернутых собачьих морд, скалящихся в последнем крике, бесформенных частей, слипшихся в черном, тягучем комке, и давно уже не живом. – Это собачки. – Вырвалось сиплым вскриком у неё. Пахло, значит, вовсе не помойкой. Холод сжал желудок, полз по спине наверх, стучал кровью по вискам.

После этого мы больше не встречались. Как и до этого лета. Как будто одели сползшие маски с дыркой для глаз , опасаясь быть узнанными, и разошлись по разным паркам, искуственным насаждениям вдоль старых девятиэтажек. Ковырять кусты, в поисках розовых резинок, использованных прокладок, мягких, полных неизвестно чем пакетов. Стараясь не наступать на кучки засохшего дерьма и обходить лужицы блевотины. Я думала, что видела всё, что можно увидеть при дневном свете. Идти за лучом его фонаря не хотелось. Больше не хотелось.

– Ты же не любишь уродов! Разве нет? – Это было последнее, что он спросил. Разочарованно, с нажимом.

– Я больше не могу! – Её вывернуло прямо в гараже. И еще раз. От запаха блевотины мутило еще сильнее, и она медленно, согнувшись и держась за живот, пошла к выходу.

Он молча стоял там, внутри. Сложив руки крест-накрест на груди. Прямой, и почти как святой, в дыме оседающей пыли, подсвеченный снизу её выроненным фонариком.

На улице стало легче. Её еще раз вырвало. Чуть шатаясь, она пошла прочь, не оборачиваясь. «Не могу» стучало в голове. Она шла, повторяя это, ускоряясь, и ускоряясь, а потом и вовсе побежала.

Пока она нарезала круги вокруг дома, не решаясь зайти, почему-то вспомнила статью из газеты, что она читала на прошлой неделе. Говорят, мясо коров, которых любили, вкуснее. Поэтому некоторые фермы так гордятся таким мясом. Они обеспечили коровам просторный хлев, свежую траву и быструю смерть. Они их правда любили. Я представляю, как фермер заводит любимую буренку Алёнку на скотобойню, гладит ее по шершавому носу, по мягким ушам, по большой спине. Она его знает. Фермер говорит ей в ухо что-то, может про то, как тихо внутри и спокойно. Может он ее искренне любит? Просто вот такой короткий цикл любви. В самом расцвете вкуса. Пока возраст мяса позволяет продать Алёнку по наивысшей цене мраморной говядины.

Глава 5. Белосветова 15.

Лето проходило быстро. Через час они хотели встретиться с Катькой, и пойти в парк аттракционов. У них в городе не было никаких развлечений, кроме старого кинотеатра. Там же иногда устраивали приезжие выставки кошек или фиалок, а на главной заасфальтированной площадке перед центральным входом сейчас расставили шатры, карусели, и устроили парк аттракционов.