Все время, проведенное в пути, я размышлял о том, что же мне можно ожидать от Феофана Прокоповича и от его постоянных визави: Дашкова, Смолы и Феофилакта Лопатинского. То, что Феофан сейчас при смерти, могло быть делом рук одного из этой троицы? Да легко. Хотя нет, Феофилакт вроде бы позиционировался как истинно верующий и очень набожный человек. Когда-то давно в той жизни, где я исследовал объект, я поставил бы знак равенства между этими двумя определениями, но при более детальном изучении данного вопроса я понял всю глубину моего прежнего идиотизма и разделил их. Но я все же намекнул Ушакову, чтобы он не исключал и светских товарищей. Ведь может так статься, что это отравление могло быть поводом вытащить меня в Москву. Тем не менее, хотя разногласия этой четверки достигли своего апогея и грозили выйти на новый уровень, который в известной мне истории приведет к практически невосполнимым потерям среди ученой братии, которую сейчас в большей степени представляли именно монахи, я примерно знал, как это остановить. И тут сам Феофан еще при деде развязал мне руки. Вот только не пришлось бы действовать силой. Но и эта проблема решаемая, потому что в итоге силой действовать все равно пришлось, и почти все участники сегодняшнего конфликта довели царствующих в то время женщин до ручки и попали-таки в крепкие объятия Тайной канцелярии, которую в начале моего царствования какой-то идиот от моего имени ликвидировал. Сейчас же мне приходилось возрождать ее почти с нуля, и именно в том виде, который мне нужен. Только вот успею ли я это сделать? Время к январю 1730 года стремится просто с ужасающей быстротой. Ну что же, спрятаться не получилось, буду начинать брыкаться, авось пронесет, если это все-таки не оспа была. Ну а если оспа или какое-то другое заболевание, то тут я сделал все, что было возможно, чтобы помочь себе. Над остальным я не властен. Так что буду пока думать, как минимизировать потери от дебильного конфликта веры. Ведь все сводится как обычно: сколькими перстами креститься да на каком языке молитвы читать. Остальное касается только внутреннего управления и состояния самого духовенства, а мне эти заморочки вообще не нужны. Мне проще будет при продолжении нарастания конфликта всех участников просто убрать с доски и заменить другими, менее упертыми. Хоть и жалко их, они же каждый — гений в своем роде. Но если не получится их неуемную энергию по мирному руслу пустить да заставить снова к науке вернуться, то что поделать…
Вообще в этом времени церковь была мало отделима от всех этапов жизни человека, в какой бы стране он ни проживал. Но я почему-то так и не стал ни истинно верующим, ни набожным, несмотря на все мои беседы с отцом Михаилом и время, проведенное в этом теле. Более того, я не чувствовал никакого ответа от Петра по поводу церкви и религии, вообще никакого. Да, некоторые моменты у меня больше трепета вызывали, чем у юного императора, потому что его тело мне никаких знаков, никаких остаточных рефлекторных импульсов, основанных на привычках, не подавало. Ему до такой степени было на все эти проблемы наплевать, что, похоже, в священном Синоде творилось хрен знает что, а императору было по барабану, лишь бы его не трогали и не впрягали в эти дела.
Пока шли сборы, а официальные сборы императора — это не три хлопка вожжами, это занимает гораздо больше времени, нежели сунуть запасные трусы в пакет и метнуться к самолету. При этом заняты в сборах десятки людей, включая роты охраны и конюхов, все, кроме самого императора, которому главное — это морально к путешествию подготовиться, я очень старательно изучил «Камень веры», из-за которого, собственно, эта пресловутая война российского духовенства и началась. На самом деле книга произвела на меня тягостное впечатление, вплоть до отторжения. Она была настолько пропитана идеями католицизма, что я просто отсюда чувствовал вонь Ватикана, стоящего за ней. Как истинный ученый, я старательно и детально изучил все основы всех существующих на сегодняшний момент конфессий, чтобы понять, о чем вообще идет речь. Так что сейчас меня легко можно было заявлять на разные полемики, белой вороной, открывающей рот, я бы себя там не чувствовал. Благо изучать было по чему. Дед оставил великолепную библиотеку, видимо, до конца лелеял надежду свою прачку читать выучить.